13 апреля 1945 года. 1392-й день войны
Началась Земландская наступательная операция войск 3-го Белорусского фронта во взаимодействии с Балтийским флотом.
В 8 часов началась артиллерийская и авиационная подготовка. В 9 часов войска фронта перешли в наступление. Главный удар советские войска нанесли в центре, в общем направлении на Фишгаузен, с целью расчленения немецкой группировки и последующего уничтожения ее по частям. Противник оказал сильное огневое сопротивление, а когда наступающие части ворвались вглубь первой оборонительной полосы, последовали его беспрерывные контратаки.
В ходе Венской операции войска 3-го и 2-го Украинских фронтов заняли столицу Австрии Вену. Противник, чтобы не попасть в окружение, отступил на север.
Совинформбюро: Войска 2-го Украинского фронта, продолжая наступление, 13 апреля овладели на территории Чехословакии городом Годонин… Северо-восточнее и севернее Вены войска фронта с боями заняли на территории Австрии населенные пункты Рингельсдорф, Нидер-Абсдорф, Нидер-Зульц…
Войска 3-го Украинского фронта при содействии войск 2-го Украинского фронта после упорных уличных боев 13 апреля овладели столицей Австрии городом Вена…
(Из оперативных сводок Совинформбюро)
Совсем маленькой девочкой я любила рассматривать семейный альбом с фотографиями. Чьи-то лица узнавала, хотя они и были запечатлены лет за 50 до моего рождения, про кого-то спрашивала. Мне объясняли: прадедушка, двоюродная тетя, соседи по деревенской улице. Да-да, не удивляйтесь: снимки были сделаны, судя по всему, в одном из первых московских фотоателье на Арбате. Но как-то раз я обратила внимание на явно, как понимаю теперь, любительский снимок. Меня привлекли густые волнистые волосы, закрывающие плечи молодой особы. Я почувствовала, что бабушка, дама очень сдержанная в проявлении эмоций, как-то подобралась, напряглась, а мама захлопнула альбом: тебе, мол, доченька, спать пора…
Ребенком я была послушным, но любознательным и наутро свой вопрос повторила. Мама вторично переключила мое внимание, причем надолго. Только уже учась в школе, я узнала, что загадочная красавица – невеста моего дяди, погибшего в Великую Отечественную войну, которого звали Евгений, Женя. Его портрет висел над бабушкиной кроватью. Иногда я замечала, как бабушка смотрит на него и, вздыхая, произносит: «Был бы Женя жив – все бы у нас было по-другому…»
Миллионы русских женщин в 60-е годы прошлого века думали и чувствовали, как моя бабушка. И моя мама, которая очень любила своего старшего брата. Она училась в той же школе, которую закончил Женя, и учителя все время ее спрашивали: «Женя Филиппов – твой брат?» Получив утвердительный ответ, очень тепло отзывались о нем: «Будь, как он, учись, как он!»
Евгений Филиппов не готовил себя к военной карьере. Блестяще закончив школу, он избрал сугубо мирную и весьма по тем временам почетную инженерную деятельность, поступив в Московский институт нефти и газа им. Губкина. По документам знаменитого «съезда индустриализации» мы знаем, что «...вопрос о нефти есть жизненный вопрос, ибо от того, у кого больше будет нефти, зависит, кто будет командовать в будущей войне». Несомненно, мой дядя стремился принести как можно больше пользы Родине. Он упорно учился. Мама (она была моложе на 8 лет) рассказывала, как он ночами сидел за заваленным учебниками столом, как работал над курсовыми проектами, с каким уважением относились к Евгению бывавшие в нашем доме его сокурсники. А после Победы в дом приезжали его фронтовые друзья…
Один из них, Петр Чернышов, рассказал, как Женя Филиппов просился в действующую армию с «нефтекачки», затерянной в степях Казахстана. Туда он был направлен после досрочной защиты диплома. Дипломы защитили, а институтская «броня» у молодых специалистов еще оставалась. Но мой дядя добился, чтобы его направили на фронт. В конце 1942 года его призвали, направили в военное училище и через год – на фронт. В январе 1944 года он – в Киеве, только что освобожденном от врага.
Всегда, уезжая из дома надолго, Женя писал письма. Не изменил заведенной традиции и на фронте: «Я жив и здоров, сейчас снова сижу в окопах передней линии, вся жизнь проходит в земле, а сверху летают тучи пуль».
Он был командиром стрелкового взвода 13-го стрелкового полка 147-й стрелковой дивизии. Часто известий не было подолгу, и мама с бабушкой, конечно, очень волновались. Еще бы – не только брат и сын, но и муж, и отец – оба сражаются с фашистами. «Так случилось – мужчины ушли…»
Как я теперь понимаю, не все письма доходили. Вот, например, такой текст: «Я вам уже писал, что имел небольшую контузию». А в полученном до этого письме – ни слова о контузии. Значит, одно письмо точно не дошло. Война – это война. На ней и почтальонов убивают, и почтовые поезда под бомбежку попадают. А, может, мой дядя и написал что-то «недозволенное военной цензурой» - на каждом письме-треугольничке стоит ее выцветший от времени штамп. Некоторые слова и строчки в письмах вымараны. «Вот я сейчас сижу, пишу и думаю, как бы отметить свое 25-летие, но ничего не получается, придется после войны сразу отметить за три года». Его не стало через полтора месяца…
Мама очень сожалела, что ее брат не успел жениться. Когда Женя был на фронте, Нина, его невеста, приходила к моим маме и бабушке, спрашивала, не нужна ли им помощь. Она – именно та самая красавица с распущенными по плечам волосами, чья фотография меня поразила в детстве. Мой дядя, судя по фотографиям и воспоминаниям родственников, тоже был красавец с высоким лбом и удивительными, с искринками, глазами «чайного» цвета. Мама часто говорила: «Жаль, что у меня нет племянников. Я им рассказала бы об отце. Жениным детям было бы кем гордиться!» Но им, увы, не суждено было родиться…
Столько раз я слышала рассказ о том страшном дне, когда мама узнала, что Жени нет в живых, что ощущаю себя свидетелем той сцены…
Жаркий летний день. По улице идет почтальон. Почему она не положила газету в почтовый ящик? Зачем поднимается на крыльцо? Моя мама, которой тогда было 17 лет, распахивает дверь. «Вам ценное письмо». – «Что это значит?» – ответа нет. Конверт необычный, самодельный, похожий на лист из амбарной книги с немецкими буквами. Мама достает записку: «Филиппов Евгений Сергеевич, раненый, в тяжелом состоянии привезен к нам, где и скончался. Сочувствую от всей души, но таков закон войны – оттуда не все возвращаются. 14 августа 1944 года». Подпись неразборчива.
Это из госпиталя?.. Это еще не похоронка. Еще есть надежда… Или уже нет? Ведь Женя писал: «Приходилось не раз смотреть смерти в глаза, но настроение бодрое, наступательное. Нахожусь сейчас в западной Украине, гоним врага в его фашистское логово». И спрашивал, зацвели ли яблони, приходила ли Нина, понравилась ли она?..
Похоронка пришла в ноябре: «Убит в бою за Родину, проявив мужество и геройство». Моим маме и бабушке пришлось оплакивать Женю дважды. Он похоронен в братской могиле на городском кладбище г. Галича Иваново-Франковской области. Мама всю жизнь вспоминала, как пел, аккомпанируя себе на гитаре, свою любимую песню ее старший брат: «Живет моя отрада в высоком терему…»
P.S. Вскоре после гибели моего дяди было принято решение отозвать с фронта специалистов его профиля. Настало время думать о восстановлении экономики на освобожденных от фашистских захватчиков территориях страны.
