Лес
Ехать туда, на место этого строительного чистилища, недолго. Если бы не было пробок. Ленинградка опять стоит. Крадемся. За рулем – Виталий из общественного движения Моссовет, рядом со мной – Елена Родина – эколог, движение за спасение Клязьмы, без пяти минут тоже в Моссовете.
Елена по дороге показывает кипу документов относительно строительства третьей взлетно-посадочной полосы Шереметьево. Методы стройки – почти как в Химкинском лесу, только хуже. И масштабней. И рядышком.
Опять Елена спрашивает меня про резиновые сапоги. Военные берцы, по ее мнению, не помогут. Неужели так все плохо?
Заезжаем в какой-то магазин «полузакрытого типа». Ролл-ставня на входе наполовину опущена. Пролезаю внутрь. Зал магазина, навстречу продавец, мол, не работаем. Со спины второй: «А чего хотели?» Оказывается, изучив нас, продажа все же стала возможной. Покупаем две пары резиновых сапог. Меняем – великоваты.
Едем на место. Проезжаем «знаменитую» строящуюся трассу Москва - Санкт-Петербург. Прощай Химкинский лес. Кажется, Жене Чириковой уже не до тебя. И не до этой ВПП 3, куда мы едем.
Спрашиваю у Елены, мол, а к Чириковой обращались? Она же такие акции устраивала по Химлесу – на весь мир гремело. В прошлом году почти каждую неделю мотался в лес снимать очередные акции, еще когда работал на «доразогнанной» Радио Свободе.
Нет, вздыхает Елена, Чирикова как то не проявила внимания к этой стройке. Может времени нет?
А у Елены время было в акциях за Химлес участвовать, выяснили, что даже были на одних и тех же мероприятиях, когда я снимал «химкинсколесное противостояние».
Почему так? В Химлесу тебе и Удальцов, и Навальный, и «Добрый лагерь», и Паша Шехтман, прыгающий под работающий экскаватор… Тут, в Шеремзоне масштаб гораздо больше. Плюс уничтожение реки Клязьмы. А вот, кстати, и она. Проезжаем по мосту над рекой коричнево-черного цвета. Вот это идет в водохранилище для водозабора Москвы? Так, к крану дома лучше вообще не подходить. Мечта компаний, производящих водные фильтры. Это не вода, а смывка с гусеничной техники, которая ковыряется в разбухшей глине и огромных лужах. Им на строительной площадке не надо мыть технику, как положено по закону. Они ее «естественно моют» прямо в Клязьме.
Бросаем машину. Переобуваемся в сапоги. Грохот строительной техники слышен издалека. Прорываемся сквозь грязь. Насчет сапог – это да. Тут грязи по колено. Если идти аккуратно. Если неаккуратно, кажется по пояс. Хорошо, что сапоги поменяли на нужный размер – остались бы сейчас эти новенькие сапожки прямо тут – ногу засасывает в грязь так, что невозможно идти.
Видим вдалеке строительную площадку, вокруг нее колонна грузовиков-самосвалов, на огромном поле, которое совсем недавно было лесом, кипит работа. Техники – несколько десятков. Пробираемся к Клязьме по остатку леса, так как по «вне леса» пройти уже невозможно – бульдозеры еле ползут, наматывая грязь на траки, от них остается огромная колея, середина которой срезана днищем. Колея медленно затягивается жижей. У одного бульдозера между гусениц застряла береза. Свежая, еще с зелеными листочками.
Выходим из «остатка леса» к технике, начинаем снимать в открытую. Елена снимает на фотоаппарат в режиме видео, попутно комментируя происходящее. Просит снять номера на технике. Пытаюсь, но экскаватор, к примеру, просто разворачивается к нам задней частью и отступает к стройплощадке. Пошел на базу, вместе с бульдозерами. Рабочие куда-то звонят, закрывают двери техники, чтобы их не было видно. Так, с этого участка мы технику прогнали. Может, спасли несколько десятков деревьев, правда, всего на несколько часов.
Приятное ощущение собственной значимости – включаешь камеру и несколько единиц тяжелой строительной техники, буквально убегают от тебя.
Пробираемся к берегу Клязьмы. Ну, почти к берегу. Тут его уже нет.
Клязьма
Картинка кликабельна
На реку это уже слабо похоже. Какая-то сточная канава. Цвет – смотрите на видео. Словами не передать. Берегозащитные леса – только на другой стороне. И уже видно – ненадолго. Следы тракторов заходят прямо в реку, берег снесен, срезан и вкатан в грязь. По следам гусениц прыгает уцелевшая лягушка. Трактора, судя по следам, просто заезжают в реку. В трубу они ее хотят пустить? Прямо под аэродромом? Красивый проект. Надо еще пустить под Великой многоэтажной химкинской свалкой трубу с каналом Москвы и прямо чтобы текла в краны чиновникам различных ведомств, которые впали в кому и самозомбировались при понимании того, кто стоит за этими строительствами.
Делается все по «химлесному плану». Еще в 2008 году написал статью «Вот щепка пролетела и ага» для Московского корреспондента про начало вырубки Химкинского леса. Статья не вышла. Была сверстана в номере на полосе, но газету второй раз за год закрыли. Уже навсегда.
Делается так – приезжает тьма техники, все сносят, экологов и журналистов гоняют, бьют аппаратуру, физиономии, ломают руки, кто пытается сопротивляться – подхватывает полиция, мурыжит весь день, потом отпускает прямо из здания суда, где ни один судья не может придумать статью, по которой защитников лесов можно наказать (лично присутствовал при такой действе).
Потом, уже когда на месте леса просто выгребное поле грязи, строительство продолжается спокойными темпами – лес то уже тю-тю. Никто не мешает, экологи пьют с горя горькую, журналисты бегут на оппозиционные митинги: «Требуем всего!»
А тут все в разгаре. Техника ломает лес прямо ковшами экскаваторов и бульдозеров. Так стремительно и быстро, что второпях даже срезают высоковольтные столбы. Один из них валяется, сломленный пополам от удара, видимо, ковша, прямо на земле, повиснув на проводах. Туда близко лучше не подходить. Может «тряхануть», так, что и хоронить потом будут в закрытых гробах. Если будут. Может здесь и закатают. Тут только понимаем, что лезем мы довольно опасно. Втроем, как говориться, и без оружия.
Но полиция же не приехала. Мы почти час созванивались перед выходом «на поле боя» с БЭП Солнечногорска, с ГУВД области и т.д. Заявления приняты, но полиция настолько занята, что не может приехать сюда уже вторую неделю. Много работы. А лес валят ежедневно промышленными масштабами. Без каких-либо документов.
Организованная строительная преступность? Да вроде бы нет, вот стенды с названиями фирм, ведущих строительство (на видео). А чего бумаг то нет? Секретно? И почему полиция так вдруг занята, что не может приехать много дней на место, где ведется уничтожение леса без каких-либо разрешений?
Набираем воду из «реки» в пятилитровую баклажку. «Красота» – она непрозрачная и буро-коричневая. Это пьет Москва, столица нашей Родины. Интересно, а у чиновников из Росприроднадзора и иже с ними – личный трубопровод для дома, проложенный из Швейцарии?
Реку, возможно, еще можно спасти. Берег восстановить, через какое-то время природа сама все очистит. Если б ей дали.
Пробираемся по колено в грязи к месту стройплощадки. Идем в открытую.
Стройбанда
Какой-то мост и рядом с ним уже видно, как на другой, еще целый, берег Клязьмы, уже переползал бульдозер. Но тяжело ему было – тут течение сильное, как он тут в памятник не превратился только. Но грузовики не пройдут, да и экскаватор. Для этого мостик и строят.
Подходим. Рабочие из «теплых республик», увидев камеру, стройными колоннами убегают в сторону горизонта. Остается мужик в шапке и сварщик. Сварщик, увидев, что я навел на него камеру, закрывает забрало маски для сварки и сидит, аки рыцарь. Слушает нас «защищенным».
Мужик в шляпе спрашивает, мол, чего снимает и почему? Объясняем, просим объяснить теперь нам – что он тут делает и что вообще вокруг происходит?
Он уходит вдаль, объясняя происходящее кому-то по телефону.
Идем в сторону «штаба». Тут сосредоточение техники с госзнаками со всей России.
Подмосковье, Нижний Новгород и даже Мордовия.
Народ с площадки стремительно разбегается, заныривая в строительные вагончики. Интересная стройка – при виде человека с камерой техника куда-то убегает вместе со строителями, а стройплощадка превращается в лагерь строгого режима без права посещения заключенных.
Подходим к «Приоре», рядом мужик, который армянским акцентом объясняет нам, что он к происходящему не имеет отношения. Потом, отойдя от нас метров на 20, он крикнет: «А чего вы тут вообще снимаете?», посадит в машину двоих и стремительно уедет.
Пытаемся заговорить хоть с кем-то. Откуда выходит несколько человек в камуфляжах (один из них несколькими минутами ранее, увидев нас, куда то убежал). Нас окружают. Теперь вопросы к нам. Кто, мол, такие, и какого надо?
Пока снимаю происходящее, со спины кто-то бьет по камере. Небольшое затемнение кадра, камера выдерживает и продолжает нормально работать. Оборачиваюсь, вижу нескольких крепких мужиков в камуфляжах. Наверное, охрана. Один из них, самый здоровый, кричит своим: «Разбивайте ему камеру!»
Отступаю на несколько метров в сторону, ближе к Елене и Виталию. Они отходят от наведенной камеры, как от ствола автомата. Как вампиры от креста в кино. Мужик, дававший команду бить камеру, разворачивается и уходит. Кричу ему вслед, мол, кто там хотел мне камеру разбить? Не оборачиваясь, мужик показывает мне средний палец. Уходит.
В это время Виталию, что-то набирающему в телефоне, бьют по рукам так, что телефон улетал в грязь. Хорошо – не попал на бетонные плиты, «айфон» выдержал, и даже остался в сознании.
Ударившие Виталия быстро уходят в строительный вагончик. Идем за ними. Просим объяснить их, на каком основании они это сделали? Жлобливо улыбаются и спрашивают: «А че мы сделали то?». Пригрозили полицией, которая должна приехать, но они только ржут и издеваются.
На улице снова мужик в шапке орет на нас, что мы входим в вагончик в грязных сапогах (как-будто сюда можно откуда то попасть, не испачкав ноги). Снова от меня требуют убрать видеокамеру.
Опять какие-то люди начинают нас окружать. Елена начинает демонстративно и громко названивать в разные подразделения полиции, телефон на громкой связи. Объясняет, что тут происходит преступление – вырубка леса и загрязнение реки, а журналисту угрожают разбить аппаратуру, а одному из наших уже выбили телефон из рук.
Толпа вокруг нас немного отступает. Я все снимаю. При этом думаю, куда прятать камеру, если нападут.
Елена оставляет несколько заявлений по телефону о происходящем. Всем им присвоены номера. Вот только приехать к нам, кажется никто не приедет, даже если нас будут вкатывать в берег Клязьмы.
Дежурный по местному райотделу с удивлением (с удивлением ли?) расспрашивает о стройке, об уничтожении леса и реки, долго пытается понять, где это (да всего гектар 40 уже раскатали – не видно даже), потом вздыхает и объясняет, мол, машина у нас одна (на весь Солнечногорский район?), она далеко от вас, в другой стороне района, там у них дела, но, мол, когда освободятся – обязательно приедут.
Мы поняли, что помощи ждать неоткуда, хорошо, надеюсь, что это не поняли (если, конечно, уже не знали) люди на стройплощадке.
Выдвигаемся далее по стройке. Работа полным ходом, грохот, техника, строители, горы изуродованного леса и рытвины в земле как после бомбежки. Снимаю. Возле какой-то газели, на борту которой написаны данные компании-субподрядчика (см. видео), нас опять окружают, мол, чего снимаем?
Объясняем и ведем себя уверенно. Я не объясняю, что журналист. Как говорил Бендер, больше всего люди боятся непонятного. Вот они не понимают, кто мы, и не знают что делать. Вроде не студенты сопливые, вроде не крикливые хипстеры в дистрофических сползающих штанишках, поэтому пытаются «развести» нас в разговорах и периодических намеках на то, что с нами могут сейчас говорить «по-другому».
Все отсняли. Елена требует оставаться на месте, пока не приедет обещанная полиция. Мы с Виталием, объясняем, что по всем исходящим данным, сюда или вообще никто не приедет, или приедут через много часов. А что тут будет с нами за это время – еще непонятно. Периодически вокруг нас ходят люди, не строительного вида, докладывающие оперативную обстановку относительно нас кому-то по телефону.
Скоро совсем стемнеет и уже вторая батарея на камере у меня подходит к концу. Елена все продолжает настаивать, мол, сказали же что приедут – надо ждать. Виталий напоминает ей про БЭПовца из Солнечногорской полиции, который «едет» на место уничтожения леса и реки уже вторую неделю.
Елену уводим со стройки почти силой. Я, со своей стороны, объясняю Елене, что куча народа куда-то докладывает непрерывно о наших действиях кому-то. Что будет дальше, непонятно. Это напрягает. Полиция не едет, темнеет, мы тут одни вдалеке от цивилизации. Думаю, если что, нас тут и не найдут никогда, даже с собаками.
Может быть, нас все еще спасает то, что окружающие так и не решили до сих пор, кто мы такие и почему так уверенно себя ведем? Уже несколько раз спрашивали, вы журналисты что ли? Я просил их представиться первыми. Не представляются. Тогда и я не буду. Мало ли какая у них на журналистов реакция и команда.
Отступаем к краю оставшегося леса. За нами продолжают наблюдать. На оставшемся кусочке нетронутой земли ромашка. Красивая. Скоро тут будет бетон.
Сапоги долго оттирали всякими палками и прочим, до стадии, чтобы их хотя бы можно было всунуть в пакет, чтобы всунуть в багажник машины. К слову – грязь какая-то особенная – до сих пор так и не оттер.
По дороге обратно встречаем местного жителя, из соседнего со стройкой поселка. Идет за своими пасущимися около стройки козами. Жалуется, говорит, воюет со строителями, практически, в одиночку. Оно и понятно – часть коттеджей здесь построена незаконно – вблизи от водоохраной зоны. Если они будут бунтовать – снесут «бесплатно» как «Речник». А так – хоть выкупают понемногу землю у них. Правда, как жалуется мужик, раньше, когда здесь был лес и чистая река, дома и участки стоили раза в 3 дороже.
Он не понимает, почему люди продают за бесценок свои дома? Думаю все просто – им все «объяснили». Или столько, или «забесплатно». Причем, стройка тут будет не причем. Их снесут из-за нарушений санитарных норм – так близко к природозащитной зоне строить было нельзя.
Но кто-то же им давал разрешения в свое время? Видимо те же самые, кто сейчас сидит и молчит, глядя на уничтожение леса и реки.
Уезжаем. Уже в Москве у Елены звонит телефон. Время – почти ночь. Полиция спрашивает, куда ехать, мол, скоро уже к вам поедут. Скоро. Сколько часов прошло? 2-3-4? И мы ведь говорили, что нам угрожают и что уже били по рукам. За это время нам уже братскую могилу могли вырыть. Но нам повезло. В отличие от леса.
Когда чиновники поймут, что деньги нельзя есть, пить и дышать ими – может они перестанут ломать ковшами экскаваторов леса и укатывать реки гусеницами бульдозеров?
Если еще что-то останется ломать и укатывать…
