10 мая в Москве скончался философ и писатель Александр Зиновьев
После тяжелой болезни скончался русский философ и писатель Александр Александрович Зиновьев - человек неординарный и в творчестве, и в жизни. Зиновьев был диссидентом не только в глазах советской власти.
Многим коллегам его идеи казались вызывающими и парадоксальными.
Судьба Александра Зиновьева была куда более драматичная, чем сюжеты самых остросюжетных книг. Александр родился в многодетной крестьянской семье, поступил в институт философии, литературы истории. Однако ему, как и многим его сверстникам, не было суждено провести ближайшие годы в безмятежных занятиях. За выступления против культа личности Сталина юноша был исключен из института, а война заставила отложить возвращение к учебе до 1946 года.
Его называли самым неоднозначным диссидентом, гением индивидуального протеста, одинаково ошибаясь, наверное, во всех ярлыках. Себя самого он считал то романтическим коммунистом рассказывал, как участвовал в заговоре против Сталина, - то перманентным анархистом. Но, кажется, правда в том, что ему действительно было просто неуютно в несовершенном мире, мире, как он сам говорил, "житейского ловкачества". И ведь кто-то действительно видел в нем нонконформиста на баррикадах, а кто-то - как большинство шестидесятников - героя своего времени.
"Он был оригинальным не только как научный работник, как исследователь, но и как человек, - вспоминает ректор МГУ Виктор Садовничий. - У него была собственная концепция внутреннего мира. Он считал свой внутренний мир своей крепостью и очень дорожил тем, что он может думать и говорить так, как ему подсказывает его мироощущение".
Он - русский интеллектуал. Еще при сталинской власти загремел на Лубянку, где поклялся, что отныне будет жить как суверенное государство, раз государство масс так его перемололо. Потом бежал, много лет странствовал, рискуя ежедневными арестами. Это было испытание, и неудивительно, что такое испытание научило его одиноким мыслям о себе и о мире.
А завтра была война, на которой, так же как и сотни, его одногодок, лейтенант штурмовой авиации сражался за Родину. Он до конца дней считал, что, правда о войне все еще не написана. А как расскажешь о панике первых дней, о том, как командиры срывали знаки отличия и жгли партбилеты, как сдавались в плен ротами только потому, что хотели есть? Но ведь была и другая война, и другие примеры - размышлял Зиновьев - тех, что ложились под танки и горели в эшелонах. И как в этом всем разобраться?!
Он вернулся в новую Россию после двадцати лет тяжелой мюнхенской иммиграции. Вернулся, чтобы иметь возможность не молчать. "С такой откровенностью, с какой я говорю о положении России и о Западе, здесь, на Западе, говорить невозможно, - говорил в 1999 году Александр Александрович. - Там работает неформальная цензура, причем гораздо более жестокая, чем была в советский период".
Написав более 40 книг, создав, по сути, собственную научную школу, философ оказался еще и трепетным поэтом. Его заветы почти по Экзюпери: "Нам нужна сказка. Людям важно, в какой они верят туман и, какая им верится сказка". Его путь к зияющим высотам по сложности, в самом деле, получился едва ли не альпинистским. Но свою личную высоту русский писатель Зиновьев без сомнения взял.
В этом году Александру Александровичу Зиновьеву исполнилось бы восемьдесят четыре.
Судьба Александра Зиновьева была куда более драматичная, чем сюжеты самых остросюжетных книг. Александр родился в многодетной крестьянской семье, поступил в институт философии, литературы истории. Однако ему, как и многим его сверстникам, не было суждено провести ближайшие годы в безмятежных занятиях. За выступления против культа личности Сталина юноша был исключен из института, а война заставила отложить возвращение к учебе до 1946 года.
Его называли самым неоднозначным диссидентом, гением индивидуального протеста, одинаково ошибаясь, наверное, во всех ярлыках. Себя самого он считал то романтическим коммунистом рассказывал, как участвовал в заговоре против Сталина, - то перманентным анархистом. Но, кажется, правда в том, что ему действительно было просто неуютно в несовершенном мире, мире, как он сам говорил, "житейского ловкачества". И ведь кто-то действительно видел в нем нонконформиста на баррикадах, а кто-то - как большинство шестидесятников - героя своего времени.
"Он был оригинальным не только как научный работник, как исследователь, но и как человек, - вспоминает ректор МГУ Виктор Садовничий. - У него была собственная концепция внутреннего мира. Он считал свой внутренний мир своей крепостью и очень дорожил тем, что он может думать и говорить так, как ему подсказывает его мироощущение".
Он - русский интеллектуал. Еще при сталинской власти загремел на Лубянку, где поклялся, что отныне будет жить как суверенное государство, раз государство масс так его перемололо. Потом бежал, много лет странствовал, рискуя ежедневными арестами. Это было испытание, и неудивительно, что такое испытание научило его одиноким мыслям о себе и о мире.
А завтра была война, на которой, так же как и сотни, его одногодок, лейтенант штурмовой авиации сражался за Родину. Он до конца дней считал, что, правда о войне все еще не написана. А как расскажешь о панике первых дней, о том, как командиры срывали знаки отличия и жгли партбилеты, как сдавались в плен ротами только потому, что хотели есть? Но ведь была и другая война, и другие примеры - размышлял Зиновьев - тех, что ложились под танки и горели в эшелонах. И как в этом всем разобраться?!
Он вернулся в новую Россию после двадцати лет тяжелой мюнхенской иммиграции. Вернулся, чтобы иметь возможность не молчать. "С такой откровенностью, с какой я говорю о положении России и о Западе, здесь, на Западе, говорить невозможно, - говорил в 1999 году Александр Александрович. - Там работает неформальная цензура, причем гораздо более жестокая, чем была в советский период".
Написав более 40 книг, создав, по сути, собственную научную школу, философ оказался еще и трепетным поэтом. Его заветы почти по Экзюпери: "Нам нужна сказка. Людям важно, в какой они верят туман и, какая им верится сказка". Его путь к зияющим высотам по сложности, в самом деле, получился едва ли не альпинистским. Но свою личную высоту русский писатель Зиновьев без сомнения взял.
В этом году Александру Александровичу Зиновьеву исполнилось бы восемьдесят четыре.