Актёр Максим Дахненко о съёмках в «Солнцепёке»: «Здесь любая сцена становится на вес золота»
В российских кинотеатрах был показан фильм в жанре военной драмы «Солнцепёк» о начале вооруженного конфликта в 2014 году на территории Луганска. Сюжетные линии фильма повествуют о двух персонажах, бывших афганцах.
Первый — Влад Новожилов — пытается вместе с семьёй выехать из страны до начала боевых действий, после объявления так называемой антитеррористической операции. Второй — Алексей Гончаренко, оставшийся без жены и сына, выбирает пойти по «кривой дорожке». Народный артист России Максим Дахненко, исполнитель роли антагониста Гончаренко, рассказывает о судьбе своего персонажа, главной мысли фильма и родной деревне.
- Максим, расскажите о своих впечатлениях после просмотра фильма?
- У меня очень хорошие впечатления, даже до слёз. Есть вера, что там чистая правда, что действительно было именно так. В фильме я увидел эффект документалистики. На самом деле, это очень жёсткий и страшный фильм. Та задача, которая обговаривалась на начальном этапе съёмок простой фразой: «Чтобы такого нигде больше не происходило, чтобы не было войны», — она была выполнена. Фильм заставляет прочувствовать, переосмыслить и пересмотреть какие-то свои взгляды на описанные в нем обстоятельства.
- Если немного вернуться назад во времени, какие впечатления вас посетили после первого прочтения сценария?
- Мне сначала дали синопсис (краткое структурированное изложение концепции сценария фильма с завязкой, поворотными точками, кульминацией и развязкой — прим. ред.), сценарий на тот момент только писался. И, поскольку я Дахненко, тема Украины для меня не то, чтобы больная — она на разрыв аорты, ведь вся родня у меня там, в разных точках. И мне сразу рассказали об Алексее Гончаренко — герое, которого меня позвали играть. Как бы это ни звучало, я просто влюбился в своего героя, потому что такой персонаж — это огромный подарок для меня, как для актёра. Это роль, где есть судьба. И это было самым интересным: сыграть судьбу, некий отрезок жизни определённого человека. Он мог быть с какой угодно стороны, но пережить его внутренние потрясения, его боль и трагедию — это действительно подарок. Когда есть, что играть и о чём играть — любая сцена в фильме становится на вес золота. И мне нужно было серьёзно и ответственно отнестись к этой работе. Поэтому тут у меня не было никаких сомнений, вопросов и боязни. Наоборот, это был очень хороший актёрский вызов и, надеюсь, всё получилось, ведь сейчас я уже вижу, что люди, несмотря на откровенную жестокость этого фильма, пишут очень проникновенные слова. Это очень приятно.
- Внутренний мир вашего героя один из самых сложных среди всех персонажей фильма. И раз уж вы заговорили о его судьбе — согласны ли вы с таким радикальным поступком Алексея Гончаренко после осознания того, что он сделал?
- Знаете, в данной ситуации, как актёр, я присваиваю его решение и стараюсь оправдать его поступки. Вообще, самоубийство — это последняя вещь и подобный поступок считается человеческой слабостью, но здесь у героя происходит некое раскаяние и он приходит к крайней точке, увидев весь масштаб трагедии и ужаса. Гражданская война — это одно из самых страшных событий, которые только могут быть. Оказывается, в людях есть столько ненависти, которая в определённый момент вылезает, выскакивает, даже выпрыгивает наружу и всё это проявляется в какой-то необычайной звериной жестокости. Для меня Гончаренко оправдан — это его личная трагедия, которой он ни с кем не делится, он только внутри все свои переживания держит. Его ситуация с сыном, семьёй, невозможностью отпустить войну в Афганистане… Ещё и разочарование от увиденной правды… В этот момент мир человека переворачивается, и он сам себе объявляет приговор, решив, что так будет лучше, потому что жить он с этим больше не может, и помочь ему не способен никто. Об этом говорят все диалоги, которых было немного, но между словами персонажей тоже можно прочитать многое. Сдался он или не сдался — решать не мне, но человеком, сдавшимся, я бы меньше всего хотел его видеть.
- Сложно ли было включиться в тяжелый сюжет и играть страшные сцены?
- На площадке был просто сумасшедший коллектив актёров и съёмочной группы. Все ребята просто фантастические, актёры потрясающие. Как ни странно, вся сложность была в человеческих взаимоотношениях, в том, что мы играем — оценки, слова, понимание. Мы меньше всего говорили о войне, больше разговоров шло о состоянии друг между другом, о том, что мы хотим сказать зрителю именно в человеческих отношениях, попавших в эту ситуацию войны и крови. А у каждого актёра свой жизненный багаж, из которого он черпал в тот или иной момент вдохновение для органичности кадра и попадания в эмоциональное состояние определённой сцены.
- Какая атмосфера царила на съёмочной площадке?
- Работа на площадке была очень слаженная, можно сказать, что с командой плечом к плечу шли, понимали друг друга. Какие-то предложения всегда находили отклик, каждый себе придумывал характерные жесты, привычки, которые помогли обогатить немногословную роль. Это был некий вызов — как человеку, так и актёру, но, благодаря уже знакомым лицам в актёрском составе, рабочий процесс в таком сложном фильме становился легче. Например, услышав среди актерского состава будущей картины фамилию Саши Бухарова, я даже не стал раздумывать и согласился на съёмки. Тогда я ещё не знал, что будет Алексей Кравченко, семья Андрея Терентьева, Владимир Ильин. Поэтому, прочитав синопсис и услышав фамилии актёров, «я принял бой», как говорил Маугли.
Встреча с Владимиром Ильиным на площадке стала фантастическим подарком судьбы мне в копилку. Я очень жалел, что у меня нет с ним ни одной сцены, но просто встретиться, пообщаться и посидеть рядом — это обогащает до безумия, как и его актёрская игра, отношение к людям на съёмочной площадке и самому процессу.
- Какая сцена во время съёмок далась вам с наибольшим усилием?
- Для меня самой сложной сценой стал разговор в больнице с героем Александра Бухарова, когда меня взяли в плен после обстрела, и мы с ним в больнице разговариваем о происходящем. Была подготовка с Сашей, а еще помог грим: мне внутри заклеили уши, чтобы лучше прочувствовать состояние и отыграть манеру разговора контуженого человека. В картине у нас с Сашей две совместные сцены, где есть прямая речь. Это была первая встреча, где очень глобальный смысл, как и всего фильма. Для меня это была ключевая сцена, к которой мы с Сашей много готовились. Казалось бы, сцена самоубийства моего героя должна была быть самой сложной, но не в тот момент. Тем более, режиссер Михаил Вассербаум в этом эпизоде пошёл мне навстречу и сказал: «Максим, сделай, как ты считаешь нужным». Он абсолютно «отпустил» меня как актёра и не ставил мне никакие рамки, из-за чего сцену было сыграть легче.
В работе помогла моя деревня. Одна из родных точек по отцовской линии – это деревня в Днепропетровской области. И когда я под утро сел на улице на съёмочной площадке и там закричали петухи — это очень сильно отозвалось у меня внутри, ведь на родину я уже давно не могу съездить, чтобы увидеть и обнять свою родню. Поэтому, подумав о своих близких, мне было проще играть. Так получается — колыхнешь внутри чуть-чуть, и оно само, это чувство, начинает тебя захлёстывать и воплощаться на экране.
- Максим, расскажите о своих впечатлениях после просмотра фильма?
- У меня очень хорошие впечатления, даже до слёз. Есть вера, что там чистая правда, что действительно было именно так. В фильме я увидел эффект документалистики. На самом деле, это очень жёсткий и страшный фильм. Та задача, которая обговаривалась на начальном этапе съёмок простой фразой: «Чтобы такого нигде больше не происходило, чтобы не было войны», — она была выполнена. Фильм заставляет прочувствовать, переосмыслить и пересмотреть какие-то свои взгляды на описанные в нем обстоятельства.
- Если немного вернуться назад во времени, какие впечатления вас посетили после первого прочтения сценария?
- Мне сначала дали синопсис (краткое структурированное изложение концепции сценария фильма с завязкой, поворотными точками, кульминацией и развязкой — прим. ред.), сценарий на тот момент только писался. И, поскольку я Дахненко, тема Украины для меня не то, чтобы больная — она на разрыв аорты, ведь вся родня у меня там, в разных точках. И мне сразу рассказали об Алексее Гончаренко — герое, которого меня позвали играть. Как бы это ни звучало, я просто влюбился в своего героя, потому что такой персонаж — это огромный подарок для меня, как для актёра. Это роль, где есть судьба. И это было самым интересным: сыграть судьбу, некий отрезок жизни определённого человека. Он мог быть с какой угодно стороны, но пережить его внутренние потрясения, его боль и трагедию — это действительно подарок. Когда есть, что играть и о чём играть — любая сцена в фильме становится на вес золота. И мне нужно было серьёзно и ответственно отнестись к этой работе. Поэтому тут у меня не было никаких сомнений, вопросов и боязни. Наоборот, это был очень хороший актёрский вызов и, надеюсь, всё получилось, ведь сейчас я уже вижу, что люди, несмотря на откровенную жестокость этого фильма, пишут очень проникновенные слова. Это очень приятно.
- Внутренний мир вашего героя один из самых сложных среди всех персонажей фильма. И раз уж вы заговорили о его судьбе — согласны ли вы с таким радикальным поступком Алексея Гончаренко после осознания того, что он сделал?
- Знаете, в данной ситуации, как актёр, я присваиваю его решение и стараюсь оправдать его поступки. Вообще, самоубийство — это последняя вещь и подобный поступок считается человеческой слабостью, но здесь у героя происходит некое раскаяние и он приходит к крайней точке, увидев весь масштаб трагедии и ужаса. Гражданская война — это одно из самых страшных событий, которые только могут быть. Оказывается, в людях есть столько ненависти, которая в определённый момент вылезает, выскакивает, даже выпрыгивает наружу и всё это проявляется в какой-то необычайной звериной жестокости. Для меня Гончаренко оправдан — это его личная трагедия, которой он ни с кем не делится, он только внутри все свои переживания держит. Его ситуация с сыном, семьёй, невозможностью отпустить войну в Афганистане… Ещё и разочарование от увиденной правды… В этот момент мир человека переворачивается, и он сам себе объявляет приговор, решив, что так будет лучше, потому что жить он с этим больше не может, и помочь ему не способен никто. Об этом говорят все диалоги, которых было немного, но между словами персонажей тоже можно прочитать многое. Сдался он или не сдался — решать не мне, но человеком, сдавшимся, я бы меньше всего хотел его видеть.
- Сложно ли было включиться в тяжелый сюжет и играть страшные сцены?
- На площадке был просто сумасшедший коллектив актёров и съёмочной группы. Все ребята просто фантастические, актёры потрясающие. Как ни странно, вся сложность была в человеческих взаимоотношениях, в том, что мы играем — оценки, слова, понимание. Мы меньше всего говорили о войне, больше разговоров шло о состоянии друг между другом, о том, что мы хотим сказать зрителю именно в человеческих отношениях, попавших в эту ситуацию войны и крови. А у каждого актёра свой жизненный багаж, из которого он черпал в тот или иной момент вдохновение для органичности кадра и попадания в эмоциональное состояние определённой сцены.
- Какая атмосфера царила на съёмочной площадке?
- Работа на площадке была очень слаженная, можно сказать, что с командой плечом к плечу шли, понимали друг друга. Какие-то предложения всегда находили отклик, каждый себе придумывал характерные жесты, привычки, которые помогли обогатить немногословную роль. Это был некий вызов — как человеку, так и актёру, но, благодаря уже знакомым лицам в актёрском составе, рабочий процесс в таком сложном фильме становился легче. Например, услышав среди актерского состава будущей картины фамилию Саши Бухарова, я даже не стал раздумывать и согласился на съёмки. Тогда я ещё не знал, что будет Алексей Кравченко, семья Андрея Терентьева, Владимир Ильин. Поэтому, прочитав синопсис и услышав фамилии актёров, «я принял бой», как говорил Маугли.
Встреча с Владимиром Ильиным на площадке стала фантастическим подарком судьбы мне в копилку. Я очень жалел, что у меня нет с ним ни одной сцены, но просто встретиться, пообщаться и посидеть рядом — это обогащает до безумия, как и его актёрская игра, отношение к людям на съёмочной площадке и самому процессу.
- Какая сцена во время съёмок далась вам с наибольшим усилием?
- Для меня самой сложной сценой стал разговор в больнице с героем Александра Бухарова, когда меня взяли в плен после обстрела, и мы с ним в больнице разговариваем о происходящем. Была подготовка с Сашей, а еще помог грим: мне внутри заклеили уши, чтобы лучше прочувствовать состояние и отыграть манеру разговора контуженого человека. В картине у нас с Сашей две совместные сцены, где есть прямая речь. Это была первая встреча, где очень глобальный смысл, как и всего фильма. Для меня это была ключевая сцена, к которой мы с Сашей много готовились. Казалось бы, сцена самоубийства моего героя должна была быть самой сложной, но не в тот момент. Тем более, режиссер Михаил Вассербаум в этом эпизоде пошёл мне навстречу и сказал: «Максим, сделай, как ты считаешь нужным». Он абсолютно «отпустил» меня как актёра и не ставил мне никакие рамки, из-за чего сцену было сыграть легче.
В работе помогла моя деревня. Одна из родных точек по отцовской линии – это деревня в Днепропетровской области. И когда я под утро сел на улице на съёмочной площадке и там закричали петухи — это очень сильно отозвалось у меня внутри, ведь на родину я уже давно не могу съездить, чтобы увидеть и обнять свою родню. Поэтому, подумав о своих близких, мне было проще играть. Так получается — колыхнешь внутри чуть-чуть, и оно само, это чувство, начинает тебя захлёстывать и воплощаться на экране.