Кому инновации?
Инновации в последние годы прочно вошли в список любимых кремлевских и правительственных тем. Практически ни одно крупное мероприятие не обходится без упоминания о необходимости создания и развития технологичных производств с высокой добавленной стоимостью.
В том числе модернизация и инновации – одна из главных экономических повесток предвыборной программы Владимира Путина. Упоминаются эти темы и в программных документах других кандидатов. Между тем, нерешенным остается один из главных вопросов – кто будет потреблять производимые технологичными компаниями инновационные продукты.
Генеральная линия, между тем, состоит в том, чтобы реализовывать идеи, конкурентоспособные на международной арене. Это, однако, не исключает необходимости формирования емкого внутреннего рынка. Причем, не только в части потребления инноваций, но и в предшествующем ему процессе инвестирования в исследования и разработки (R&D).
На Западе, чей опыт Россия пытается перенять, ключевая роль в финансировании R&D принадлежит частному бизнесу. Так, в рамках ОЭСР его доля в последние годы устойчиво превышала 60%. Лидерами по этому показателю являются Япония (более 75%), Южная Корея (более 70%), Германия и США (порядка 65-70%).
При этом вклад малых предприятий в финансирование новых разработок в этих странах не столь велик. В США – около 15%, в Германии и Японии – 8-9%. А вот ежегодные инвестиции крупнейших национальных компаний в R&D до финансового кризиса исчислялись миллиардами долларов. А, значит, закономерен вопрос о том, кто из российских «национальных чемпионов» мог бы взять на себя бремя инновационного лидерства.
Ответ проще всего искать в отраслевой структуре отечественной экономики, основной промышленный потенциал которой связан со «вчерашним днем» любой инновационно развитой страны – полезными ископаемыми. Анализируя доступные сведения о капитализации отечественных компаний за последние годы, несложно сделать вывод о том, что сырьевой сектор представлен не менее чем 60 национальными холдингами, подавляющая часть которых входит в число 100 крупнейших компаний России.
Инновационный потенциал сырьевых компаний учеными всего мира оценивается как минимальный. Иными словами, крупнейший пласт российской экономики фактически выключен из процесса формирования инновационного спроса. В этой связи, к слову, планы «Газпрома» по налаживанию работы кэптивного венчурного фонда («Газпром Венчур») со стартовыми активами в 900 млн. рублей вызывают серьезный скепсис.
Мало зависят от внедрения инноваций и фирмы в таких отраслях, как ЖКХ, торговля, пищевая промышленность и строительство. Здесь, пользуясь публикуемыми российскими агентствами рейтингами, действуют порядка 150 компаний из числа 500 крупнейших российских фирм.
Пока слабо реализуют инновационный потенциал и образовавшиеся с реформированием РАО «ЕЭС» электроэнергетические структуры (порядка 35 фирм). Хотя они могли бы стать основным потребителем решений в сфере энергоэффективности и альтернативных источников энергии.
Парадоксальным образом «выключить» из процесса формирования инновационного спроса можно и несколько десятков успешных компаний в области информационных технологий, телекоммуникаций, фармацевтики, а также химии и нефтехимии. Их «инновационность», очевидно, не подлежит сомнению. Однако спрос с их стороны формировался задолго до того, как президент РФ Дмитрий Медведев в первый раз произнес слово «инновации», а, значит, взрывного роста этих секторов ждать, все-таки, тоже не стоит. Очевидным исключением из этого списка является только сектор информационных технологий – самая востребованная частными инвесторами отрасль. Однако это направление является только одним из национальных приоритетов. Притом, с точки зрения именно государственных интересов, - не самым важным.
Непоименованными остаются только транспортная отрасль и машиностроение, а также финансовые структуры – банки и страховые компании. Однако последние участвуют в инновационном процессе как инвесторы в венчурные фонды, а не в качестве потребителей. Потенциал транспортных и машиностроительных компаний сильно неоднороден и зависит от конкретных подотраслей.
Таким образом, план действий любой экономической повестки не только должен содержать обязательную дань моде на инновации, но и давать четкий ответ на вопрос, каким образом предстоит стимулировать исследования и разработки и потребление их результатов на внутреннем рынке. В противном случае инновационная экономика так и останется уделом небольшой группы ИТ-компаний и немногочисленных технологических лидеров в других отраслях.
Генеральная линия, между тем, состоит в том, чтобы реализовывать идеи, конкурентоспособные на международной арене. Это, однако, не исключает необходимости формирования емкого внутреннего рынка. Причем, не только в части потребления инноваций, но и в предшествующем ему процессе инвестирования в исследования и разработки (R&D).
На Западе, чей опыт Россия пытается перенять, ключевая роль в финансировании R&D принадлежит частному бизнесу. Так, в рамках ОЭСР его доля в последние годы устойчиво превышала 60%. Лидерами по этому показателю являются Япония (более 75%), Южная Корея (более 70%), Германия и США (порядка 65-70%).
При этом вклад малых предприятий в финансирование новых разработок в этих странах не столь велик. В США – около 15%, в Германии и Японии – 8-9%. А вот ежегодные инвестиции крупнейших национальных компаний в R&D до финансового кризиса исчислялись миллиардами долларов. А, значит, закономерен вопрос о том, кто из российских «национальных чемпионов» мог бы взять на себя бремя инновационного лидерства.
Ответ проще всего искать в отраслевой структуре отечественной экономики, основной промышленный потенциал которой связан со «вчерашним днем» любой инновационно развитой страны – полезными ископаемыми. Анализируя доступные сведения о капитализации отечественных компаний за последние годы, несложно сделать вывод о том, что сырьевой сектор представлен не менее чем 60 национальными холдингами, подавляющая часть которых входит в число 100 крупнейших компаний России.
Инновационный потенциал сырьевых компаний учеными всего мира оценивается как минимальный. Иными словами, крупнейший пласт российской экономики фактически выключен из процесса формирования инновационного спроса. В этой связи, к слову, планы «Газпрома» по налаживанию работы кэптивного венчурного фонда («Газпром Венчур») со стартовыми активами в 900 млн. рублей вызывают серьезный скепсис.
Мало зависят от внедрения инноваций и фирмы в таких отраслях, как ЖКХ, торговля, пищевая промышленность и строительство. Здесь, пользуясь публикуемыми российскими агентствами рейтингами, действуют порядка 150 компаний из числа 500 крупнейших российских фирм.
Пока слабо реализуют инновационный потенциал и образовавшиеся с реформированием РАО «ЕЭС» электроэнергетические структуры (порядка 35 фирм). Хотя они могли бы стать основным потребителем решений в сфере энергоэффективности и альтернативных источников энергии.
Парадоксальным образом «выключить» из процесса формирования инновационного спроса можно и несколько десятков успешных компаний в области информационных технологий, телекоммуникаций, фармацевтики, а также химии и нефтехимии. Их «инновационность», очевидно, не подлежит сомнению. Однако спрос с их стороны формировался задолго до того, как президент РФ Дмитрий Медведев в первый раз произнес слово «инновации», а, значит, взрывного роста этих секторов ждать, все-таки, тоже не стоит. Очевидным исключением из этого списка является только сектор информационных технологий – самая востребованная частными инвесторами отрасль. Однако это направление является только одним из национальных приоритетов. Притом, с точки зрения именно государственных интересов, - не самым важным.
Непоименованными остаются только транспортная отрасль и машиностроение, а также финансовые структуры – банки и страховые компании. Однако последние участвуют в инновационном процессе как инвесторы в венчурные фонды, а не в качестве потребителей. Потенциал транспортных и машиностроительных компаний сильно неоднороден и зависит от конкретных подотраслей.
Таким образом, план действий любой экономической повестки не только должен содержать обязательную дань моде на инновации, но и давать четкий ответ на вопрос, каким образом предстоит стимулировать исследования и разработки и потребление их результатов на внутреннем рынке. В противном случае инновационная экономика так и останется уделом небольшой группы ИТ-компаний и немногочисленных технологических лидеров в других отраслях.