Диалектика инновационного развития
Мода на венчур захлестнула деловую Россию. Стартаперы, бизнес-инкубаторы, акселераторы, ангелы, фонды и прочие истории успеха стали одними из самых очевидных веяний времени. Это и понятно: возможно, инвестиционный капитал еще никогда в своей истории не знал столь быстрой возможности для кратного роста.
В этом мы полностью соответствуем мировой моде на ИТ и Интернет, даже рискуя второй раз за десять с небольшим лет пережить «крах доткомов» (см. IPO Facebook). Впрочем, российский сегмент во многом застрахован от этого благодаря неразвитости специализированных фондовых рынков. А до международного IPO в любом случае доходят только гиганты отрасли с доказавшей право на жизнь бизнес-моделью (Mail.Ru Group и Яндекс).
Параллельно отмечается, что венчурный капитал, во всяком случае, в России, мутировал в особую форму поддержки интернет-проектов, хотя по науке (и по задумке авторов концепции развития национальной инновационной системы), венчурное финансирование также должно питать бизнес в таких сферах, как живые технологии, фармацевтика, энергосбережение и т.д. И хотя результаты развития этих сфер станут понятны только через определенное время, доступная статистика красноречива. И она свидетельствуют о том, что объем госсредств, направляемых в эти отрасли, кратно - в десятки и сотни раз - превышает объем инвестируемого в так называемые «стратегические» отрасли частного капитала. То есть, если выйти за рамки официальной «пропаганды», механизм, может, и работает, но на холостых оборотах. Почему?
Дьявол в мелочах. Несколько лет назад (например, в знаковом для российского сегмента 2006 году) венчурный капитал рассматривался как некая экзотическая игрушка, Эльдорадо финансового мира, способное к тому же излечить технологическую отсталость российской экономики. То есть капиталу - а венчур - это, прежде всего, капитал - приписывались не свойственные ему макроэкономические и даже гуманитарные функции. И хотя эволюция взглядов на венчурное финансирование прошла за это время сложный путь (от банального «выделить денег» до стратегического «создать инфраструктуру»), содержание осталось прежним. Последнее к тому же выродилось в местечковое насаждение неработающих бизнес-инкубаторов или амбициозные мегапроекты, вроде Сколково или «Роснано», за которыми легко угадываются черты их модераторов.
И это притом что, по сути, венчурный капитал, как и любой другой инвестиционный - это просто определенная норма прибыли на совокупность рисков проекта. Не случайно признаком хорошего тона для любого изобретателя стало знание терминов IRR и NPV: они позволяют говорить с инвестором на одном языке. Если продолжать углубляться в специфику вопроса, то фактически весь мир венчурного капитала в его наукоемком воплощении крутится вокруг ставки дисконтирования, благодаря которой оценка проекта сводится к простейшей дилемме. Ее суть: стоит ли потенциальная прибыль риска потерять свои вложения. Казалось бы, вывод очевиден, однако из него следуют несколько важнейших выводов.
Главный - российская наукоемкая среда конкурирует не только горизонтально - с другими региональными рынками, но и вертикально. То есть со всеми проектами, обеспечивающими такую же доходность при равной степени риска. Это значит, что, например, уместно сравнить венчурные инвестиции в новую технологию с тиражированием уже существующих бизнес-процессов на рынках, где такие процессы еще не отлажены вследствие иных (нетехнологических) рисков. Например, с географическим расширением бизнеса в страны с высокой политической неопределенностью, такие, как Узбекистан, Киргизия или Туркменистан. Там очевидно отсутствие неких базовых по меркам развитых стран товаров/услуг, но высоки риски политического или коррупционного характера. Так, например, в начале 2000-х годов для компании МТС был абсолютным венчуром выход на рынок Туркменистана. По доступным сведениям, бизнес оператора в этой стране показывал ошеломляющую динамику, однако вскоре стал жертвой политических решений: компанию просто выдавили с рынка, приняв все необходимые меры для того, чтобы она физически не смогла работать. Известно, что были попытки решить проблему на уровне правительств двух стран, однако тщетные.
Объяснимо поэтому хроническое нежелание крупного российского бизнеса заниматься НИОКРом - предтечей проектов для привлечения венчурного капитала. Для того чтобы такой спрос возник, необходимо хотя бы дотянуть российские компании до уровня западных конкурентов. А это требует административных решений в совершенно иных направлениях, нежели поддержка венчурных инвесторов капиталом или насаждение полумертвой инфраструктуры. А иначе архитектура модернизации сродни попытке построить сразу пятый этаж на объекте, где в лучшем случае заложен только фундамент.
Конечно, желание вытянуть страну в число лидеров по производству наукоемкой продукции имеет в своей основе сугубо благородную мотивацию. Однако реализация этого механизма пока работает только на увеличение разрыва между отраслями: ИТ и Интернет уже вполне на уровне международных аналогов, заметна динамика в фармацевтике. Однако отстающие отрасли, которых большинство, инновации не потребляют. И не только по тому, что «держатся на откатах», «госфинансировании» и т.д. У них просто другие проблемы. Поэтому - и это особенно актуально в свете постепенного сокращения финансирования модернизации - необходимо в кратчайшие сроки сделать простой выбор. Либо поставить на рост передовых отраслей, бросив попытки реанимировать остальные, либо прагматично напомнить, что внутрифирменная инновация - это не НИОКР, а вообще любое «положительное изменение». Например, иначе выстроенный бизнес-процесс или применение известной рынку улучшающей технологии. Необходимо четко понимать, что в бизнесе, широко нуждающемся в модернизации, технологический прорыв невозможен. Иначе венчурный капитал в России так и будет кормить ИТ и готовить почву для доморощенного «доткомовского краха».
Параллельно отмечается, что венчурный капитал, во всяком случае, в России, мутировал в особую форму поддержки интернет-проектов, хотя по науке (и по задумке авторов концепции развития национальной инновационной системы), венчурное финансирование также должно питать бизнес в таких сферах, как живые технологии, фармацевтика, энергосбережение и т.д. И хотя результаты развития этих сфер станут понятны только через определенное время, доступная статистика красноречива. И она свидетельствуют о том, что объем госсредств, направляемых в эти отрасли, кратно - в десятки и сотни раз - превышает объем инвестируемого в так называемые «стратегические» отрасли частного капитала. То есть, если выйти за рамки официальной «пропаганды», механизм, может, и работает, но на холостых оборотах. Почему?
Дьявол в мелочах. Несколько лет назад (например, в знаковом для российского сегмента 2006 году) венчурный капитал рассматривался как некая экзотическая игрушка, Эльдорадо финансового мира, способное к тому же излечить технологическую отсталость российской экономики. То есть капиталу - а венчур - это, прежде всего, капитал - приписывались не свойственные ему макроэкономические и даже гуманитарные функции. И хотя эволюция взглядов на венчурное финансирование прошла за это время сложный путь (от банального «выделить денег» до стратегического «создать инфраструктуру»), содержание осталось прежним. Последнее к тому же выродилось в местечковое насаждение неработающих бизнес-инкубаторов или амбициозные мегапроекты, вроде Сколково или «Роснано», за которыми легко угадываются черты их модераторов.
И это притом что, по сути, венчурный капитал, как и любой другой инвестиционный - это просто определенная норма прибыли на совокупность рисков проекта. Не случайно признаком хорошего тона для любого изобретателя стало знание терминов IRR и NPV: они позволяют говорить с инвестором на одном языке. Если продолжать углубляться в специфику вопроса, то фактически весь мир венчурного капитала в его наукоемком воплощении крутится вокруг ставки дисконтирования, благодаря которой оценка проекта сводится к простейшей дилемме. Ее суть: стоит ли потенциальная прибыль риска потерять свои вложения. Казалось бы, вывод очевиден, однако из него следуют несколько важнейших выводов.
Главный - российская наукоемкая среда конкурирует не только горизонтально - с другими региональными рынками, но и вертикально. То есть со всеми проектами, обеспечивающими такую же доходность при равной степени риска. Это значит, что, например, уместно сравнить венчурные инвестиции в новую технологию с тиражированием уже существующих бизнес-процессов на рынках, где такие процессы еще не отлажены вследствие иных (нетехнологических) рисков. Например, с географическим расширением бизнеса в страны с высокой политической неопределенностью, такие, как Узбекистан, Киргизия или Туркменистан. Там очевидно отсутствие неких базовых по меркам развитых стран товаров/услуг, но высоки риски политического или коррупционного характера. Так, например, в начале 2000-х годов для компании МТС был абсолютным венчуром выход на рынок Туркменистана. По доступным сведениям, бизнес оператора в этой стране показывал ошеломляющую динамику, однако вскоре стал жертвой политических решений: компанию просто выдавили с рынка, приняв все необходимые меры для того, чтобы она физически не смогла работать. Известно, что были попытки решить проблему на уровне правительств двух стран, однако тщетные.
Объяснимо поэтому хроническое нежелание крупного российского бизнеса заниматься НИОКРом - предтечей проектов для привлечения венчурного капитала. Для того чтобы такой спрос возник, необходимо хотя бы дотянуть российские компании до уровня западных конкурентов. А это требует административных решений в совершенно иных направлениях, нежели поддержка венчурных инвесторов капиталом или насаждение полумертвой инфраструктуры. А иначе архитектура модернизации сродни попытке построить сразу пятый этаж на объекте, где в лучшем случае заложен только фундамент.
Конечно, желание вытянуть страну в число лидеров по производству наукоемкой продукции имеет в своей основе сугубо благородную мотивацию. Однако реализация этого механизма пока работает только на увеличение разрыва между отраслями: ИТ и Интернет уже вполне на уровне международных аналогов, заметна динамика в фармацевтике. Однако отстающие отрасли, которых большинство, инновации не потребляют. И не только по тому, что «держатся на откатах», «госфинансировании» и т.д. У них просто другие проблемы. Поэтому - и это особенно актуально в свете постепенного сокращения финансирования модернизации - необходимо в кратчайшие сроки сделать простой выбор. Либо поставить на рост передовых отраслей, бросив попытки реанимировать остальные, либо прагматично напомнить, что внутрифирменная инновация - это не НИОКР, а вообще любое «положительное изменение». Например, иначе выстроенный бизнес-процесс или применение известной рынку улучшающей технологии. Необходимо четко понимать, что в бизнесе, широко нуждающемся в модернизации, технологический прорыв невозможен. Иначе венчурный капитал в России так и будет кормить ИТ и готовить почву для доморощенного «доткомовского краха».