Василий Устюжанин: Моя Лениниана

Не обошла стороной хворь и меня. Перепало в школьной тетрадке космонавтам, Александру Матросову, героям гражданской и, конечно Ленину. Последнего любил незабвенно. И по должности - председатель школьной пионерской дружины - мне полагалось его любить больше других.
Любовь сама собой выливалась в проникновенные строчки. То ли в пятом, то ли в шестом классе сложилось первое пронзительное четверостишие - на белорусском.

Уладзімір Ільіч Ленін!
У імі гэтым - маёй краіны лёс.
Розум яго і геній
Шчасце ў жыцці нам прынёс.

Лёс по белорусски - судьба. Я так искренно и считал - у імі гэтым маёй краіны лёс. Не считал бы - не сочинил.

На русском получилось еще проникновенней и длиннее:

Несет Волга свои воды
Чрез долины и леса.
Знают все теперь народы,
Что здесь Ленин родилс'я.

Здесь он рос, мечтал, учился,
Годы детские провел.
С ребятишками носился
И в гимназию пошел.

Здесь узнал о смерти брата.
Сердце обожгло огнем.
Здесь сказал Владимир свято:
Мы пойдем другим путем!

Здесь впервые он увидел
Труд тяжелый бурлаков.
Богачей возненавидел,
Встал на трудный путь борцов.

Неточность фактов, примитивность образов и рифм извиняет только чистосердечие. Пером точно водило сердце. А сердце принадлежало не партии как у Шолохова, а самому Ленину. Так нас воспитывали. Ну или так я воспитался.
Правда, на этом моя поэтическая Лениниана и оборвалась. Стал бесконечно влюбляться в одноклассниц, соседок по дому, в киношных героинь. И Ильич ушел постепенно в тень. Не выдержал конкуренции с Танями, Валями, Светами. Так с кумирами бывает.
Потом, уже во взрослой жизни я написал про Ленина всякого - и справедливого и несправедливого. Особенно на страницах "Комсомолки". И, конечно, уже не в стихах. Но зло и гневно почему-то не писал. Возможно, потому, что в юности он вошел в мое сознание не диктатором, не кровавым тираном, а Ильичом. Почувствуйте разницу.