Вначале приведем удручающе-печальную статистику. В России каждый день принудительно разлучаются с родителями 850 детей. 740 ребятишек покидают родной дом на время. Примерно 38% детей возвращают семьям в течение года. Подсчеты экспертов свидетельствуют о ежегодном изъятии из семей примерно 300 тыс. детей. По данным официальных структур, картина не столь печальна: число отобранных детей за год чуть более 3 тыс.
О правах ребенка жить и воспитываться в родной семье у нас говорят уже не одно десятилетие и практически на всех этажах власти. Министры и чиновники, просто ответственные лица страстно и громко «поднимают актуальный вопрос» на форумах, конференциях и заседаниях правительства. Беда лишь в том, что на фоне пустопорожних заявлений, клятв и обещаний серьезнейшая социальная болезнь продолжает прогрессировать.
Нынешним летом проблемой вдруг страстно озаботились депутаты Госдумы и сенаторы. Дело в том, что в число поправок, которые «дорогие россияне» одобрили в ходе общероссийского голосования 1 июля, были внесены положения о семейных отношениях, защите семьи и воспитании детей. В итоге ряд принятых новаций вошел в противоречие с действующей редакцией Семейного кодекса. Потребовалось законодательное устранение нестыковок.
10 июля сенатор Андрей Клишас и депутат нижней палаты парламента Павел Крашенинников отправили в Госдуму законопроект «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации». А 14 июля члены Совета Федерации во главе с Еленой Мизулиной передали на рассмотрение в Госдуму свой законопроект «О внесении изменений в Семейный кодекс Российской Федерации в целях укрепления института семьи». О нешуточной борьбе конкурирующих групп парламентариев сегодня свидетельствуют сотни публикаций в СМИ и на просторах Интернета. Достаточно лишь перечитать заголовки статей о предлагаемых поправках. Вот лишь несколько примеров. «Закон «О семье»: как поправки Крашенинникова разрушат семьи?», «Поправки Мизулиной потенциально опасны для детей», «Удар в лицо родителям», «Вмешательство в семью отдается на откуп полиции», «Детей-маугли может стать гораздо больше», «Европейская ювенальная юстиция на российский лад».
В жаркий спор парламентариев вынужден был вмешаться председатель Госдумы Вячеслав Володин. Комментируя перспективы рассмотрения двух законопроектов, он отметил: «Вопрос защиты детей требует самого ответственного отношения. Прежде чем принимать такие инициативы, было бы правильно, чтобы профильный комитет обсудил их с родительским сообществом и специалистами в этой сфере. Оба законопроекта направлены в рассылку в федеральные и региональные органы власти и Общественную палату РФ для изучения и получения отзывов».
Полностью разделяя позицию спикера Госдумы, «Век» решил внести свой вклад в обсуждение важнейшей проблемы. В качестве предостережения депутатов от скороспелых и непродуманных решений «Век» предлагает познакомиться с рассказом россиянки, которая испытала на себе все прелести европейских семейных «ценностей».
Актриса МХАТа Наталья Захарова в начале 90-х уехала в Париж работать по линии сотрудничества стран в сфере культуры, где познакомилась с французом и вышла за него замуж. В 1995 году у них родилась дочь Маша. Однако вскоре супруги развелись. Суд оставил ребенка с матерью. Но отец, не желая платить алименты, потребовал у ювенального суда поместить трехлетнюю дочь в приют. Судья, не повидавши ни ребенка, ни мать, удовлетворила его просьбу. Саму же Наталью лишили родительских прав с формулировкой: «Удушающая захватническая любовь матери к своей дочери».
Предоставленная редакции глава из книги «Верните мне дочь» москвички, правозащитницы Натальи Захаровой – это не просто исповедь матери, но и подробное, если хотите, мини-исследование европейской системы попрания прав семьи и ребенка.
Наталья Захарова
«Свидание»
Под Рождество мне приснился сон: низкая, бревенчатая изба, я сижу одна за длинным столом, уставленным объедками. Распахивается дверь, и воспитатель приюта вводит мою маленькую дочь. Я бросаюсь к ней и вижу, что она вся покрыта бурыми коростами по всему телу. Она обхватывает мою шею и шепчет:
- Мамочка, пожалуйста, забери меня домой. Я хочу к тебе!!!
Я просыпаюсь от того, что мне не хватает воздуха, как будто каменной плитой придавило грудь.
Я вскакиваю, зажигаю свет, смотрю на часы: четыре часа утра. С тех пор, как французские социальные службы отняли у меня дочь, я просыпаюсь каждую ночь в это время. Семьсот тринадцать ночей ее нет со мной!
Глаза наполняются слезами, так болит сердце, что невозможно вздохнуть! Что еще страшного должно случиться? К чему этот сон?
Какой сегодня день? Я ищу взглядом календарь и вижу красивый букет на столе. Значит, сегодня суббота: день, вернее, час нашей встречи с дочкой! Цветы для нее.
Я мысленно вижу низкое, серое здание с решетками на окнах, каменный четырехметровый дворик «для прогулок», комнату с прозрачной стеной, чтобы надзирателям было всех видно. Здесь проходят наши свидания...
Два часа тебя везут ко мне, а потом ты возвращаешься в дом лесника, в приёмную семью, где ты живешь уже два года!
Мы по-прежнему не понимаем, почему нас разлучили, в чем мы виноваты и почему кто-то, более важный чем Господь Бог, считает, что так нам лучше!
В комнате встреч стоят только детские столы и синие пластиковые стулья. Как правило, в ней встречаются еще пять-шесть пар, таких же мам и их детей. Они почти все Машины ровесники.
«В чем провинились эти женщины и их дети?» - думаю я во время свидания, с тоской глядя на их застывшие лица. В чем наше материнское преступление, родивших этих малышей и не имеющих права, как, например, мы с дочкой, даже говорить друг с другом на родном языке?
Ювенальная юстиция выделила нам для любви «Центр встреч», два квадратных метра, и час времени. На большее мы не имеем права!
Я снова ложусь в кровать, подтягиваю колени к подбородку, зарываюсь в одеяло, утыкаюсь в подушку... Сегодня мне надо ехать в этот «Центр», в 20-й округ Парижа на встречу с дочкой. Символика центра - семь маленьких человечков без ног с поднятыми вверх, как перед расстрелом, руками.
- Мама, сегодня суббота? - слышу я издалека твой нежный голосок. - Не надо идти в садик? Тогда, давай играть в «Сим-сим, открой дверь»!
Ты залезаешь ко мне на кровать слегка вспотевшая ото сна, с медвежонком в руках, с книжкой, карандашами, кукурузными хлопьями. Ты прыгаешь на свое место у стены, устраиваешься поудобнее.
- Маша, я хочу спать, только восемь утра! - прошу я. - Почитай пока книжку!
- Хорошо, - с готовностью соглашаешься ты, - мишке буду читать! Слушай, мишка!
Ты открываешь книжку вверх ногами, тычешь пальчиком в строчки и произносишь: «Распни его, распни! - кричали злые люди».
- Кого? - спрашиваю я сквозь сон.
- Исуса Христа, - отвечаешь ты. - Помнишь, он шел на гору, а они толкали его, били и кричали: «Распни его, распни!» А он им говорил: «Вы плохие, я же вас лечил!»
«Какая память у трехлетнего ребенка!» - думаю я.
- Это сцена из фильма, почему ты запомнила это?
- Потому что Христос хороший, а люди злые, - отвечаешь ты. - А ты, мама, добрая, ты - моя красавица!
Я улыбаюсь сквозь сон.
Ты слюнявишь пальчик на левой руке и переворачиваешь страницу правой ручкой. Потом с треском разрываешь пакет кукурузных хлопьев, они фейерверком рассыпаются на моей постели и ты, как мышка, начинаешь их грызть своими маленькими зубками.
- На, мишка, поешь, только тихо, мама спит! А сейчас я буду рисовать!
Ты берешь карандаш и рисуешь в книжке. Почувствовав подозрительную тишину, я открываю глаза.
- Ой, мама, ты уже проснулась? - говоришь ты, быстро захлопывая книжку.
- Маша, а кто это рисует в книжке?
Ты вскакиваешь на ноги, смотришь на меня с улыбкой и кричишь: «Мама, давай играть в «Сим-сим»! Сделай мне гору!
Я оглядываюсь по сторонам: повсюду хлопья, мишка лежит на моей голове, в книжке каляки-маляки, а Маша радостно лезет на мои коленки и кричит: «Сим-сим, открой дверь!»
Это наша игра: я должна быстро вытянуть в стороны ноги, а Маша резко шлепнуться на меня!
- Что ты мне устроила на постели? Цыганский табор! - притворно строго спрашиваю я.
- Мама, сколько тебе лет?
- Хочу, чтобы всегда было двадцать семь!
- Тебе семь лет? Так много? Ты в этом уверена?
- Ах, ты моя болтушка!
«М-а-а-а-м-а, д-а-а-в-а-а-й и-г-р-а-а-т-ь!» - доносится до меня твой исчезающий голосок. Я открываю глаза. За окном темно.
«Мы не можем больше играть, мой ангел! Мы не можем быть вместе! У меня нет больше никаких на тебя прав, у меня есть только обязанность - быть покорной и подчиняться решениям судьи!» - тоскливо думаю я.
(Окончание следует)
