Римский полководец (дукс) Афраний Сиагрий, которого варвары титуловали "королем римлян", в течение 10 лет после падения императорской власти в Риме сохранял на землях будущих Иль де Франса, Нормандии и Анжу имперскую администрацию и пытался утвердиться в качестве законного преемника империи. Но он был разбит в битве при Суассоне франкским королем Хлодвигом I, который присоединил государство Сиагрия к своим владениям.
Битвой при Суассоне завершилась последняя попытка сохранить римскую цивилизацию в Западной Европе. Сползание континента в "темные века" стало неизбежным.
Сегодняшнюю ситуацию в ЕС часто сравнивают с Великим переселением народов, погубившим Западную Римскую империю. Сравнение базируется на захлестывающей Европу волне беженцев из Африки и с Ближнего Востока.
Распад единого рынка как путь к политическому развалу
Однако наплыв беженцев в благополучный до последнего времени ЕС, как и атака варварскими племенами имперских границ в V веке нашей эры — лишь внешние признаки кризиса. На деле миллион или даже пять миллионов афро-азиатских беженцев столь же мало способны поколебать основы полумиллиардного ЕС (даже вкупе с уже проживающими там миллионами), сколь мало способны были угрожать Римской империи варвары, которые оптом насчитывали едва ли более миллиона человек, да еще и традиционно враждовали друг с другом.
Римская имперская армия и не с такими опасностями справлялась без проблем, а ЕС и не такие волны мигрантов поглощал. Следовательно опасность несет не само переселение, якобы ослабляющее европейскую государственность, а уже существующая слабость европейской цивилизации, не оставляющая ей возможности традиционными средствами справиться с тем, что еще недавно не только не считалось угрозой, но приветствовалось как механизм стимулирования европейской экономики.
Именно экономика и является ключевым словом в определении проблем Европейского союза, как была она ключевой проблемой ослабления и падения Рима. Более полутора тысяч лет назад была исчерпана ресурсная база античной римской экономики. Резко сократилась торговля, упали доходы казны. Армиям и чиновникам империя вынуждена была платить не деньгами, но пайками. По сути начался переход к экономическому замыканию отдельных регионов на себя, с тенденцией к дальнейшему переходу к натуральному хозяйству, который полностью осуществился уже в темные века.
Но ведь распад единого рынка ведет к распаду политической целостности. Регионам становится без надобности содержать центр, который как раз и обеспечивает единое экономическое и торговое пространство. Более того, недешевый в содержании центр становится обузой. И в регионах появляются свои удельные владельцы, за счет собственных дружин обеспечивающие защиту населения, а также интересы местной экономики и местного рынка. Интересы регионов расходятся, между ними возникают противоречия, и вот уже армии разных провинций формально единого государства самозабвенно воюют друг с другом, еще и привлекая на помощь варваров.
Кому не нравится сравнение с Римом, могу напомнить, что в эпоху феодальной раздробленности Древней Руси, когда единый хозяйственный комплекс сменили замкнутые комплексы отдельных княжеств: "А князи сами на себе крамолу коваху…. Вы бо своими крамолами начясте наводити поганыя на землю Рускую".
Раскол Европы
Сейчас то же самое происходит в ЕС. Противоречия между ориентированными на США "младоевропейцами" и "старой Европой" прорывались еще в 2003 году, когда Ширак заметил, что поддержавшие намерения США начать войну в Ираке центральноевропейские неофиты ЕС "упустили хорошую возможность промолчать".
В дальнейшем раскол Европы на "старую" и "новую", проамериканскую, проявлялся в ходе каждого серьезного кризиса, не исключая украинский. За это время к нему добавилось еще несколько линий разлома. Это противостояние суверенных европейских лидеров и брюссельской евробюрократии. Это противостояние богатого Севера и нищего Юга Европы. Это противостояние Великобритании, претендующей на особое положение в Евросоюзе и континента, считающего, что Альбион не имеет права получать преимущества статуса члена ЕС и отказываться нести общеевропейские издержки. Это, наконец, противостояние разоренной Греции и разорителей-кредиторов во главе с Германией.
Разговоры о выходе Греции из еврозоны внезапно начали материализовываться, когда греки на референдуме проголосовали за отказ удовлетворять требования кредиторов. И хоть премьер Греции Ципрас испугался кризисной неизвестности, следующей за полным разрывом с ЕС, но и евробюрократия была серьезно испугана — впервые за время существования союза страна голосовала не за присоединение к "общеевропейскому дому", а за выход из него.
Ладно, слабую Грецию с разрушенной экономикой удалось запугать и заставить уступить (хоть неизвестно, надолго ли). Но евроскептические настроения настолько усилились в Британии, что парламент вынужден был проголосовать за назначение референдума о выходе Соединенного Королевства из ЕС, а королева согласилась с тем, что референдум должен состояться между 2015 и 2018 годом.
И что-то мне подсказывает, что, чем позже он состоится, тем больше будет за Ла-Маншем желающих сказать "Европа, прости! Европа, прощай!" А Британия — не Греция. Это одна из крупнейших и в принципе устойчивых экономик Евросоюза.
Ресурсов не хватает на всех
Все эти, а также тысячи других внутриевропейских конфликтов основаны на экономических противоречиях между различными государствами, которые ЕС раньше, до начала глобального системного кризиса, успешно транслировал вовне — на неоколониальную периферию.
Системный кризис, вызванный исчерпанием ресурсной базы экономики Pax Americana, в котором ЕС занимал привилегированное положение, лишил Брюссель возможности сглаживать внутриевропейские экономические противоречия за счет перекачки в Европу ресурсов глобальной периферии. Теперь их не хватает даже для обеспечения устойчивости экономики США. В результате чего ранее делившийся награбленным с Брюсселем Вашингтон уже пытается ограбить своего европейского союзника.
Недостаток ресурсов, ранее поддерживавших общеевропейское экономическое и торговое пространство и делавшее его выгодным для всех участников (для кого-то больше, для кого-то меньше), вызывает растущую потребность евробюрократии в привлечении для финансирования недешевых общеевропейских потребностей все новых и новых ресурсов, изымаемых из национальных экономик.
ЕС становится для его членов из подателя благ их потребителем, из щедрого дарителя грабителем.
Главное же, что в условиях исчезновения общеевропейской возможности выносить проблемы за пределы ЕС, сильные члены — локомотивы.
ЕС, вроде Германии и Франции, — стали все больше использовать общеевропейские механизмы для перекладывания проблем на плечи своих младших партнеров, мотивируя это общеевропейским единством.
Но малые страны интересовались ЕС не с точки зрения разделения бремени, а желая разделить выгоды. Брюссельский центр становится обременительным в содержании, не нужным экономически и опасным политически. Даже Германия все чаще начинает решать свои (приравненные к общеевропейским) проблемы в ходе двусторонних контактов как с членами ЕС, так и за его пределами.
ЕС вступил в очевидный системный кризис, погубивший до него не одну империю. И ситуация с беженцами, которая вдруг до основания потрясла единую Европу, — лишь результат, но никак не причина этого кризиса. Варвары разрушают только ту империю, которая уже сгнила внутри.
Впрочем, кризис может закончиться гибелью, а может — обновлением. Еще года два назад у ЕС были все шансы на обновление. За последние два года он слишком усердно следовал в фарватере внешней политики США и, в результате, слишком далеко зашел по пути саморазрушения.
Центробежные силы стали слишком явными, уже даже не евроскептики, а откровенные еврофобы получают все большую поддержку на национальном уровне. Хватит ли у Европы сил, решимости и, главное, времени для необходимых реформ, которые могли бы спасти единую Европу? Сомнительно, но пока не случилась битва под Суассоном, у "королевства Сиагрия" был шанс устоять.
