Между тем, если цели преобразований будут достигнуты, то это приведет к повышению прозрачности в данной сфере, от чего выиграют и врачи, и пациенты, и государство. Возьмем один конкретный пример.
Сегодня 11-я городская клиническая больница, на базе которой функционирует Московский городской центр рассеянного склероза, объединяется с 24-й. Возникает резонный вопрос - что будет с этим центром? И тут начинается туман. С одной стороны, нагнетание тревоги и практически истерии. Главный врач Центра Алексей Бойко лично вывозил больных в каталках на акции протеста. Хотя официально в различных интервью профессор Бойко соглашался с тем, что стратегия модернизации в целом верная. Вот только бы сохранили Центр… С другой стороны, в Мосгорздраве заявляют, что Московский городской центр рассеянного склероза будет передан в ГКБ номер 24. А сейчас пациенты с данным диагнозом могут получить помощь как непосредственно в 24-й ГКБ (на улице Писцовой, д.10), так и в ее филиале №1, то есть в бывшей 11-й ГКБ (1-й Щипковский переулок). Для этого в данных медицинских учреждениях зарезервировано необходимое число коек.
Надо сказать, что рассеянный склероз – недуг страшный. У большинства обывателей он ассоциируется со склерозом старческим, с бабушками и дедушками, которые не могут вспомнить, куда накануне положили очки. И совершенно напрасно…
Начнем с того, что поражает он в основном молодых людей, 20-40 лет, женщин почему-то чаще, чем мужчин. Если говорить очень упрощенно, этот недуг, связанный с проблемами иммунитета, разрушает оболочку нервных клеток, и мозг больного теряет связь с различными органами. Как следствие, возникают нарушения зрения, речи, координации движений, а затем развиваются прогрессирующая мышечная слабость и паралич. В тяжелых случаях пациент может погибнуть всего за несколько лет, до этого превратившись в инвалида.
Причины заболевания до сих пор науке не ясны, и как его радикально лечить – тоже не очень понятно. А, между тем, в нашей стране таких больных свыше ста тысяч (в мире более двух миллионов). Трагедии этих людей можно только посочувствовать.
Безусловно, это прогрессирующее заболевание 21-го века будет концентрировать все большее внимание наших медиков. Но не только их. Странным образом протестная активность профессора Бойко совпала с проверкой работы самого Центра по рассеянному склерозу. И начали вскрываться не самые привлекательные факты в деятельности профессора-протестанта. Дело в том, что несчастные больные, судя по всему, приносили Центру миллионы долларов. Но Центру ли или его руководителю? На этот вопрос и должны ответить эксперты. И сделать соответствующие выводы.
Как известно, фармацевтическая отрасль в мире имеет обороты, исчисляемые триллионами долларов. Но прежде, чем начать продажу нового препарата, его необходимо испытать, причем не только на животных, но и обязательно на людях. Обычно в мире проводят так называемые многоцентровые исследования, когда испытуемых набирают сразу в нескольких странах. Некоторым дают пустышку, плацебо, некоторым – реальный препарат. И потом наблюдают за его действием и сравнивают.
Институт Адама Смита ежегодно проводит конференции по фармацевтическому рынку, и на такой конференции в 2014 году отмечалось, что в 2013-м в России было выдано 791 разрешение на проведение клинических исследований, и в нынешнем году их количество останется примерно на том же уровне. Сразу оговорюсь, что в самой этой практике, на мой взгляд, ничего зазорного нет. Напротив, именно так и наука двигается вперед, и пациенты (не те, конечно, кто попал в группу плацебо, но тут уж ничего не поделаешь, судьба) получают шанс, и деньги приходят в страну. Так что сказки о «России как стране подопытных кроликов» – это чепуха (тем более, что в США, например, таких исследований проводится ежегодно на порядок больше). Вопрос в том, что с этими деньгами происходит дальше.
И тут оказывается, что исследование исследованию рознь, в первую очередь с точки зрения затратности. Одно дело – какая-нибудь вакцина против гриппа. И совсем другое – очень дорогостоящие клинические исследования по препаратам в таких сферах, как онкология или, например, рассеянный склероз.
Общей установленной практики у западных компаний по распределению средств по таким контрактам нет. Все они заключают договор конкретно с исследователями, а также договор с клиникой, в которой будет проходить тестирование препаратов. Или исследователи договариваются сами… Но нет единой для всех пропорции (допустим, 70 на 30 или как-то иначе). В случае с рассеянным склерозом доля клиники должна быть довольно велика, хотя бы потому, что необходимо постоянно использовать сложное исследовательское оборудование. Московский городской центр рассеянного склероза активно участвует в подобных клинических исследованиях препаратов для иностранных компаний. Сколько он мог на этом заработать?
Детали контрактов обычно являются коммерческой тайной. Но практика такова, что, как правило, за каждого пациента западная фирма, заказывающая исследование, платит не менее 6 тысяч евро, это нижний предел. Реально каждого из них обычно «оценивают» в 9-10 тысяч (а бывали случаи, когда платили и по двадцать тысяч евро).
Количество задействованных пациентов зависит, в частности, от фазы исследования. На третьей, предмаркетинговой фазе, их количество может составлять до тысячи человек. Учитывая, однако, тот факт, что исследования зачастую являются мультицентровыми, на Россию в каждом таком исследовании может приходиться 150-200 человек. 4 миллиона евро – это тоже неплохо, правда? Пусть даже большая часть из них уходит непосредственно исследователям, но где те сотни тысяч или миллионы, которые уходили Московскому центру, видел ли их Центр? Вот с этим вопросом стоило бы разобраться детальнее, что и будет сделано. И, судя по всему, именно ответ на этот крайне неудобный для него вопрос на самом деле возмущает профессора Бойко.
Сразу скажу, западные компании в этом секторе работают в белую, соблюдают все международные нормы, добиваются того, чтобы каждый участник исследования был обеспечен страховкой и так далее. Однако их в принципе не интересует, как исследователи будут здесь в России «оптимизировать» свои затраты дальше – договариваться ли с главным врачом за откат, или честно делиться с государственными клиниками за использование их оборудования и коек. Был бы научный результат, соответствующий мировым стандартам. Антикоррупционная составляющая этих контрактов – проблема исключительно конкретного государства. И государство в лице столичного департамента здравоохранения эту проблему решать начало.
Так что судьба пациентов с диагнозом «рассеянный склероз» в этой мутнейшей бизнес-истории с медицинским подтекстом и самым активным участием господина Бойко тут действительно абсолютно не причем. А вот куда рассеялись громадные суммы на проведение клинических испытаний – ответ на этот вопрос, вероятно, взволнует совсем других людей. С корочками сотрудников следственных органов. И именно страх перед ними, судя по всему, заставляет многолетнего клинического испытателя Бойко прикрывать свою теневую деятельность тяжелобольными людьми. Деньги, конечно, не пахнут. Но даже для этой жесткой формулы древнеримского императора Веспасиана должны быть моральные пределы.
