По заказу Минобороны РФ специалисты Главного управления Спецстроя России отремонтировали внешние и внутренние фасады, кровлю исторического здания. На башне усилены удерживающие конструкции и фундамент. Отреставрированы скульптуры и панно, восстановлена позолота.
В крупном городе возвести какую-нибудь постройку, произвести реконструкцию или перепланировку без массы согласований и кучи экспертиз проблематично. Если вы готовы пройти этот путь - заказ проекта лучше сделать у профессионального архитектора. В архитектурно-строительной мастерской «Таганские домики» также можно ознакомиться с готовыми типовыми проектами - возможно, в базе уже есть то, что вам нравится.
Каждый раз, когда бываю в Питере, я подхожу к Адмиралтейству. Задрав голову, гляжу на верхушку его шпиля и вспоминаю, как однажды побывала там с легендарной женщиной – Ольгой Афанасьевной Фирсовой.
Тем летом, больше тридцати лет назад, тоже шла реставрация Адмиралтейской башни, ставшей эмблемой города и увековеченной на медали «За оборону Ленинграда». В дни вражеской блокады этот шедевр русской архитектуры пострадал от обстрелов и бомбежек. Но не погиб благодаря верхолазам-альпинистам, которые укрыли 72-метровый шпиль и купол здания брезентовым чехлом.
Меня, тогда начинающую журналистку, заинтересовало: как же укрывали в войну шпиль и жив ли кто из маскировщиков? Удалось узнать: в Ленинграде живет бывшая альпинистка Ольга Фирсова. Ее адрес мне дали в справочном бюро – когда-то во многих городах была такая служба.
Дверь квартиры открыла симпатичная девушка, и на вопрос, здесь ли живет Ольга Афанасьевна, позвала: «Мама!».
Из комнаты вышла невысокая темноволосая женщина с ясными, синими глазами. Только собралась спросить, туда ли я попала, как заметила на стене эстамп с изображением фрегата под золотыми парусами и рядом снимок, на котором маленькая фигурка поднимается по веревкам на Адмиралтейский шпиль. Она!
До войны выпускница Ленинградской консерватории пианистка Ольга Фирсова работала хормейстером. Но помимо музыки ее манили горы. Она родилась еще до революции в Швейцарии, где тогда работал ее отец, инженер-дизелист Афанасий Фирсов. Он брал дочку с ранних лет с собой в горы. Когда началась Первая мировая война, семья вернулась на родину. В 35-м Ольга Фирсова покорила свою первую вершину - Казбек. Два года спустя побывала на Эльбрусе. Но главным в ее альпинистской биографии оказалось покорение поистине золотых вершин блокадного Ленинграда.
Фашисты подошли совсем близко к городу и стали методично его бомбить и обстреливать из тяжелых орудий. Прицельно били по школам, госпиталям, трамвайным остановкам, проходным фабрик и заводов... Откуда такая точность? Ольга Афанасьевна мне объяснила:
- Однажды фронтовые разведчики вынесли из-за линии фронта немецкий планшет с подробным планом Ленинграда. На нем весь город был разбит на квадраты, а все подлежащие обстрелу объекты помечены номерами: Эрмитаж - № 9, Дворец пионеров - № 192, и так все театры, музеи, школы, госпитали, заводы...
Особенно четко выделялись шпили, купола, кресты, "луковки", "маковки" с точным указанием до них расстояния в километрах и метрах. Это были своего рода артиллерийские "привязки", благодаря которым фашисты и вели прицельный огонь.
Стало ясно: все сверкающие точки города, служившие ориентирами для фашистской авиации и артиллерии, необходимо спрятать от врага, замаскировать. Но вот как?
Решить эту головоломку командование Ленинградского фронта и исполком Ленгорсовета поручили управлению культуры. Первое, что там предложили – одеть бликующие вершины в леса. Но где взять столько досок? Ведь все пошло на строительство оборонительных сооружений. К тому же зажигательная бомба, если попадет на леса, сожжет дерево вместе с укрытым памятником.
Были и другие идеи, порою доходящие до абсурда. Например, все золотые купола и шпили разобрать! Эту идею сразу же отвергли. Остановились на том, что вершины надо просто закрасить или накрыть. Но даже добраться туда оказалось не так-то просто.
Попробовали использовать аэростат воздушного заграждения. Но его сносило осенним шквальным балтийским ветром. А подвешенного на стропах человека раскачивало, как на гигантских качелях. К объекту не подступиться.
И тут молодой архитектор Василеостровского района Наталья Уствольская предложила: поручим это альпинистам. Но почти все спортсмены ушли на фронт. С трудом в огромном городе разыскали четверых: Ольгу Фирсову, Александру Пригожеву, Алоизия Зембу и Михаила Боброва. Так сформировалась бригада маскировщиков-верхолазов, которую возглавила Ольга. Она была среди них самой опытной, - в июне, когда началась война, ей, тренеру и инструктору по альпинизму, исполнилось 30 лет.
16 сентября 1941 года четверку вызвали на совещание, где присутствовало много военных и гражданских. Главный архитектор города Николай Варфоломеевич Баранов сообщил альпинистам, что им хотят поручить. Смогут ли они подняться на золотые вершины без лесов, используя то же снаряжение, что и при штурме горных вершин? «Постараемся», - коротко ответила Ольга.
Тогда же было решено: шпиль Петропавловского собора и купол Исаакия со звонницами, позолота которых производилась с помощью гальванопластики и держится прочно, – покрасить шаровой масляной краской. Она сольется с осенним мглистым ленинградским небом, а в дальнейшем серый камуфляж нетрудно будет смыть химикатами.
Все остальные шпили и купола предстояло закрыть чехлами, так как они покрыты лепестками сусального золота, посаженными на клей. Если их покрасить, то краска потом снимется вместе с тончайшей позолотой.
17 сентября 1941 года группа альпинистов приступила к уникальной операции. Начали с купола Исаакиевского собора – разбили на четыре квадрата и покрасили за неделю. Со шпилями оказалось сложнее. Гладкие, с вертикальным взлетом, колеблющиеся на ветру - это совсем не горы. Так, например, при сильном ветре амплитуда раскачивания шпиля Петропавловского собора доходит почти до двух метров! Технику альпинизма надо было приспособить к непривычным условиям.
- Самые трудные - первые бесстраховочные восхождения, - сказала Ольга Афанасьевна. – Они, конечно же, доставались нашим мужчинам - Мише и Люсе, так мы ласково называли Алоизия.
Хотя они не были высококлассными спортсменами: осветитель киностудии «Ленфильм» Алоизий Земба вершины мира никогда не штурмовал, а 18-летний младший лейтенант Миша Бобров был до войны начинающим альпинистом. К тому же его только недавно выписали из госпиталя после ранения. Но у ребят руки были все же покрепче, чем у девчонок.
Как, например, подняться к ангелу Петропавловского собора? По внутренним лестницам колокольни до «Телушкина окна» - люка на стометровой высоте, дальше по наружным кронштейнам до шара, обогнуть его, подтянуться, встать на шар в полный рост, ухватиться за основание креста, закрепить страховку и начать красить ... Мужская работа.
Шпиль Адмиралтейства решено было накрыть чехлом. Но как поднять его, весом в полтонны на такую высоту? На помощь спортсменам пришел летчик подразделения аэростатов лейтенант Владимир Судаков. На небольшом шаре он подлетел к верхушке иглы и закрепил там блок с веревкой. По ней поднялись Михаил и Алоизий. Они закрепили там еще один блок для подъема чехла, а также накрыли мешком фрегат, шар и корону, украшающие острие шпиля.
Перед Олей и Алей стояла другая задача – подняться наверх и, сидя на тонкой дощечке, которую альпинисты назвали «душегубкой», сшить полотнища свернутого валиком чехла.
- Знаете, на что была похожа маскировка для шпиля? – спросила меня Ольга Афанасьевна. - На женскую юбку-клеш, но с одним швом. Концы надо было сшить прямыми стежками. И обвязать крепким шпагатом, чтобы ветер не трепал парусину.
Ольга Афанасьевна рассказывала, я слушала, рассматривала исторический снимок на стене и пыталась представить, как можно было шить на качающейся доске? Перехватив мой взгляд, Фирсова вздохнула:
- Вот бы нам подняться на шпиль, пока он в лесах! Вам будет интересно увидеть Ленинград с высоты и прочувствовать, как нам работалось в блокаду. А я вспомню молодость.
Ей в ту пору было под 70. Но она так молодо выглядела! Стройная, энергичная, ни сединки в волосах. А ведь пережила блокаду. И не только пережила, - работала с утра до ночи. 10 тысяч часов провела наверху!
На следующий день мы с ней встретились возле Адмиралтейства в три часа. И сразу же полезли наверх. Но не успели преодолеть и несколько пролетов, как услышали внизу крики.
- Эй, вы! Куда полезли! Слазьте немедленно! – несколько курсантов и офицер военно-морского училища имени Дзержинского, которое тогда располагалось в здании Адмиралтейства, грозили нам кулаками. Я поспешила вниз разбираться.
- Кто вам позволил подняться на военный объект? – вскричал офицер с красной повязкой дежурного на рукаве. Я показала ему свое редакционное удостоверение и объяснила, кто со мной. Но он и слушать не стал.
- Должно быть разрешение из Большого дома. Знаете, что это за дом и где он?
Как не знать, где находится ленинградское КГБ! На Литейном.
- Только поторопитесь, в 18.00 мы закрываем объект на замок.
Судя по ухмылке старшего лейтенанта, он был уверен, что никакого разрешения я не получу. А меня взяла злость, неужели не состоится наше с Фирсовой восхождение? И помчалась на Литейный проспект бегом, срезая углы. Так быстро я даже на соревнованиях не бегала.
На проходной Большого дома объяснила, что мне надо, и меня пропустили к какому-то начальнику. Спустя тридцать c лишним лет с того дня, мне и самой не верится, какое тогда было уважительное отношение к нам, журналистам! Сейчас даже в какой-нибудь задрипаный офис по корочкам прессы не пройдешь. Здоровенные лбы-охранники не пустят. А тогда я без особых проблем поднялась в указанный кабинет грозного учреждения.
Немолодой усталый полковник молча выслушал мой пламенный монолог, а потом спросил:
- Не понимаю, а зачем бабку наверх тащить? Разве на земле нельзя обо всем поговорить?
Уже не помню, что именно говорила я ему в ответ, но по всей вероятности очень красноречиво. Помню только, чем закончила свою тираду: «У вас своя работа, у меня – своя! Дайте разрешение!». Вырвала из фирменного редакционного блокнота листок и быстро написала записку на имя этого полковника: «Прошу разрешить подняться на шпиль Адмиралтейства корреспонденту Е.Васильковой и альпинистке О.Фирсовой, укрывавшей в блокаду высотные объекты города-героя Ленинграда – для подготовки репортажа в газету».
Полковник долго читал эти строки. Пожал плечами: «Не понимаю вас, журналистов!». И... поставил свою размашистую подпись! Ура!
Не прошло и полутора часов, как я снова была возле Адмиралтейства. Ольга Афанасьевна ждала меня внизу на скамеечке. Я торжествующе протянула записку дежурному. Он не стал никуда звонить, проверять, лишь сухо сказал : «Поднимайтесь». И дал нам в сопровождение курсанта Игоря Зубкова.
Мы торопились, почти бежали. Наши шаги гулко громыхали по крутым деревянным трапам. Последний пролет – и шпиль закончился. А где же символ города, знаменитый кораблик?
- Его сняли и отправили вертолетом на реставрацию, - сказал Игорь. – Мы видели.
А Ольга Афанасьевна добавила:
- Он только снизу кажется «корабликом». На самом деле этот трехмачтовый фрегат-флюгер в рост человека. Под ним находится корона, еще ниже – шар, или яблоко, как его еще называют. После реставрации их вернут на прежнее место.
Забегая вперед, скажу: когда кораблик готовились снова водрузить на острие Адмиралтейской иглы, пригласили Фирсову посмотреть, как это будет проходить. А командир вертолета предложил легендарной альпинистке подняться над шпилем на борту воздушного судна. Она с радостью согласилась. И полетела. Без всяких разрешений.
... Поднявшись по лесам, мы огляделись. В лучах заходящего солнца развернулась прекрасная панорама Ленинграда. Вдали был хорошо виден Московский вокзал. Совсем рядом - «Аврора», Петропавловская крепость, Исаакиевский собор...
- А вон Большой дом, куда я бегала за разрешением!– весело взвизгнула я. Ольга Афанасьевна как-то странно на меня посмотрела. «Не ожидала, что дадут» - сказала она, и больше объяснять ничего не стала.
Только потом я узнала, что к этому зданию, а вернее, к организациям, которые там находились в разное время – ОГПУ, НКВД, КГБ – у Фирсовой отношение особое. Ее отца, конструктора двигателей в 1937 году арестовали как врага народа. И с тех пор семья о нем ничего не знала. Но все это она мне рассказала позже.
А тогда, на верхушке шпиля, Ольга Афанасьевна не захотела при молодом курсанте вспоминать мрачные страницы истории страны. Поделилась воспоминаниями героическими. Указала в трех направлениях:
- Там был фронт, там и там! Кругом все полыхало... Мне это было хорошо видно. И боль за свой город помогала преодолевать себя. Хотя порой страшно кружилась голова, дрожали от напряжения руки, судорогой сводило пальцы... И мешал постоянный ветер.
Мы тоже чувствовали его порывы, хотя внизу ветра почти не было, день стоял жаркий, почти под тридцать. А на самом верху просто штормило, стонали поручни лесов, поскрипывал сам шпиль. Как же бедные девчонки умудрялись сидеть на тоненькой дощечке и сшивать грубый брезент? Да еще под обстрелом - их быстро засекли немецкие наблюдатели. На Адмиралтейство было сброшено 26 фугасных бомб и выпущено 58 снарядов.
- Однажды в город прорвался самолет-разведчик, - сказала Ольга Афанасьевна. - Он вынырнул из облаков, облетел Исаакий, сделал круг над Невским проспектом. Увидев мою одинокую фигуру на шпиле, летчик дал по мне очередь из пулемета. Пули пробили кровлю, маскировочный чехол. А ведь было достаточно перебить веревку, и моя «душегубка» сорвалась бы вниз! Не понимаю, как летчик не попал в меня с такого близкого расстояния. Повезло. Я хорошо разглядела его лицо и запомнила навсегда огромные очки, плотно сжатые губы...
Мы с Игорем слушали Ольгу Афанасьевну, затаив дыхание. Здесь, на высоте, ее словно прорвало, воспоминания просто захлестнули! Она показала нам вмятины от пуль на шпиле. Некоторые из них уже аккуратно заделали реставраторы. На самом верху ширина шпиля всего сантиметров десять. За ним не спрячешься. «Страшно было?» – задала я Фирсовой глупый вопрос.
- Конечно, - ответила она. - Но куда денешься? Работы не было конца.
Всего надо было укрыть 25 ярких шпилей и куполов! К тому же от ветра и дождя, мороза, от осколков, пуль и бомб маскировочные чехлы часто рвались, осыпалась защитная краска. Без отдыха, до изнурения трудилась отважная четверка.
Но благодаря маскировке немцы "потеряли" свои артиллерийские "привязки". Сократился прицельный огонь. Были спасены многие жизни ленинградцев и ценные исторические, архитектурные, культурные памятники города.
– Мы с мамой жили тогда в центре, - сказала Ольга Афанасьевна. – Она очень боялась обстрелов. Однажды вечером с ужасом рассказала мне: «Ты знаешь, Оля, я видела сегодня наверху шпиля маленькую человеческую фигурку, которая натягивала материю. А ее обстреливали, осколки летели… Кто же там работает?!»
Не призналась тогда маме Оля, что это была она. Пусть считает, что дочь в отряде по расчистке города. И без того мама очень расстраивалась, видя, как слабела дочка с каждым днем. Впрочем, тогда в Ленинграде слабели и умирали от голода очень многие.
В сентябре - октябре у Фирсовой еще оставались какие-то силы. Но 23 ноября на шпиле Инженерного замка с ней случился первый голодный обморок. Подруга Аля тогда ей сказала: «Если ты не будешь курить, так в подвешенном состоянии и помрешь! Табак перебивает чувство голода». В этот период ленинградцы получали по 125 граммов хлеба в сутки. Позже порция еще уменьшилась.
А мама дала Оле другой совет: «Когда почувствуешь сонливость, знай - это голод. Нужно хоть кусочек сухарика положить под язык. Появится слюна, это - жизнь! Обморочное состояние пройдет».
Оля всю войну пользовалась советом мамы. Скудный хлебный паек резала на крошечные кусочки, сушила на буржуйке, заворачивала в тряпочку, подвешивала на шею. И сосала во время работы.
- Приехала как-то к нам группа кинохроники, - вспоминала Фирсова. – И оператор говорит: «Послушайте, девушка, мне надо, чтобы вы не ползли по веревке, а взлетали, понимаете, взлетали! Иначе не будет должного эффекта!». Я на это только улыбнулась. А про себя подумала: «И ползти-то уже сил едва хватает, хоть бы не свалиться».
Скоро воздушный отряд стал редеть. Мишу Боброва в конце 41-го отозвали в армию. В январе 42-го слегли Алоизий и Александра. Первым перестало биться сердце Али. Ее могила на Пискаревском кладбище рядом с мамой, папой, братом, сестрой... В феврале умер Люся - Алоизий Земба вместе со своей мамой. Вся тяжесть забот по маскировке легла на Олю.
К концу декабря и у нее уже не было сил подниматься наверх. По ходатайству штаба МПВО с передовой был отозван опытный альпинист Михаил Шестаков. Вошли в состав бригады верхолазов виолончелист Андрей Сафонов и художница Татьяна Визель.
- Верхолазные работы я возобновила только в начале марта 1942 года, - сказала Ольга Афанасьевна. - Пришлось дублировать покраску Петропавловского шпиля - дождь, снег, ветер сделали свое пагубное дело. И докрашивать, что не успели осенью. Меня страховала Татьяна Визель, в прошлом альпинистка. Она тоже была уже дистрофиком, на высоту ей было нельзя. Но страховала Танечка надежно.
А Оля старалась забыться в работе, потому что дома ее уже никто не ждал – мама умерла. Не дождалась прорыва блокады.
- Самым запоминающимся стал для меня день 30 апреля сорок пятого, - сказала Ольга Афанасьевна. – Я снимала покрытие со шпиля Адмиралтейства. Сначала с кораблика.
Забралась наверх, расположилась на «душегубке». И впервые за многие месяцы Ольга спокойно огляделась вокруг. До чего же красив, подумала она, мой Ленинград! Непокоренный, непобедимый!
- Вот там, - Фирсова показала на Дворцовую площадь, - маршировали моряки перед Первомайским парадом. Понаблюдала, как движутся они ровными, правильными квадратами. Совсем как до войны. И так стало хорошо, что сижу и смеюсь и плачу одновременно. Мне снизу подают знаки, мол, давай, срывай чехол!
Вспорола суровые нитки мешковины, покрывающей кораблик. Она надулась под ветром и зацепилась за позолоченный парус. Я попросила подать шест. Поддела мешок, он отцепился, и подхваченный ветром, полетел над площадью. В этот миг до меня долетел сильный гул. Это моряки, рассыпав строй, дружно закричали «ура», замахали бескозырками.
Этот радостный миг запечатлели и донесли до нас кадры кинохроники. А в газетах тогда написали: «Вновь светла Адмиралтейская игла!».
После войны Ольга Фирсова еще почти год занималась демаскировкой шпилей. Потом вернулась к профессии хормейстера. Вышла замуж, родила дочку Олю.
... Нам пора спускаться. Еще раз посмотрели на город, который как на карте развернулся перед нами. Когда еще будет такая возможность?
Внизу попрощались с Игорем Зубковым. Он пригласил Ольгу Афанасьевну выступить в училище с рассказом о блокадной маскировке их здания. Она улыбнулась, пообещала. Еще раз взглянула наверх, помахала шпилю рукой. До метро мы с ней пошли вместе.
- Я часто думаю, как меня тогда вообще допустили к маскировке высотных объектов? – сказала Ольга Афанасьевна. – Ведь я считалась дочерью врага народа. Наверное, не было другого выхода, ведь альпинистов-то нашлось всего четверо на весь город. Но и после войны я каждую ночь вздрагивала на каждый звонок в дверь: «Пришли за мной?». Успокоилась, когда отца реабилитировали «за отсутствием состава преступления». Сначала расстреляли, а потом разобрались. Это было в 1956-ом году.
До этого всякие упоминания о нем исключались из всех документов, книг. После замужества Фирсовой даже посоветовали поменять фамилию. Но она этого не сделала как и оба ее брата. Старший, Игорь, с первых дней войны ушел на фронт добровольцем и погиб, защищая Ленинград. Олег – продолжил дело отца, тоже стал инженером-дизелистом.
Но и после реабилитации Афанасия Осиповича Фирсова власти не спешили признать его заслуги перед Родиной. А ведь он был не просто талантливым инженером, конструктором. Он почти семь лет возглавлял секретное конструкторское бюро Харьковского завода, где создавались танки, в том числе и Т-34! Хотя принято считать главным «отцом» этой легендарной машины Михаила Кошкина. А то, что был до него Фирсов, и что именно с него начиналась идея «тридцатьчетверки», возможно, не узнали бы до сих пор.
Но вот писательница Лариса Васильева опубликовала в «Литературной России» статью «Память отцов», в которой впервые за много лет появилось имя репрессированного конструктора. Отец писательницы - Николай Кучеренко был заместителем Фирсова до его ареста. По мнению Николая Алексеевича и его сотрудников, «Фирсов - учитель, без него бы ничего не было»... Правда, публикация эта появилась лишь в восьмидесятых годах.
По этой ли, или по какой другой причине, но и Ольга Фирсова в послевоенное время была позабыта. Ютилась с семьей в огромной коммуналке - четырнадцать комнат, 46 соседей. Отдельную квартиру дождалась лишь спустя четверть века после войны. На окраине Ленинграда. Однокомнатную. В 1971 году хормейстер Фирсова получила свою первую награду – орден «Знак Почета» - за долгую и добросовестную работу с детьми. За блокадную эпопею наград не получила. Даже звания Почетного гражданина города не дождалась.
Покажется странным, но ее подвиг был оценен... потомками тех, кто когда-то разглядывал в прицел шпили и купола ее любимого Ленинграда. Ей исполнилось 90 лет, когда она переехала жить в Берлин к дочке. Та вышла замуж за иностранца. Бургомистр Берлина поздравлял Ольгу Афанасьевну с праздниками, в том числе и с днем Победы. А священник берлинского кафедрального собора привез из России и вручил Фирсовой орден Святой княгини Ольги — за спасение в блокаду исторических и архитектурных памятников Ленинграда.
Я не раз встречалась с Фирсовой после того незабываемого нашего восхождения на шпиль Адмиралтейства. В день ее 70-летия подготовила необычный подарок: договорилась со смотрителем башни и часов Петропавловского собора подняться вместе с Ольгой Афанасьевной на колокольню. Конечно, мы поднимались лишь по внутренней лестнице шпиля – сто метров до смотрового люка.
Был теплый солнечный день. Ольга Афанасьевна высунулась до пояса, чтоб разглядеть, как там поживает наверху шпиля ангел с крестом, не сошла ли позолота? Улыбнулась: «Все в порядке!» А потом мы с ней пешком дошли до Адмиралтейства. Она посмотрела наверх и помахала кораблику рукой. Такой я ее запомнила навсегда.
Ольга Афанасьевна умерла на 95-ом году жизни. Попросила похоронить ее в Петербурге, на Северном кладбище в могиле мужа. Просьбу ее выполнили. За ее могилой ухаживают ученики школы №625 Невского района, под руководством учителя истории Ольги Юрьевны Мавриной. Она смогла привить своим питомцам чувство благодарности защитникам страны и любимого города. И убедила, что слова «Никто не забыт, ничто не забыто» - не пустой звук.
...Каждый раз, приезжая в Питер, подхожу к Адмиралтейству. Задрав голову, гляжу на верхушку его шпиля и мысленно посылаю Ольге Афанасьевне привет. Мне почему-то кажется, что ее светлая душа где-то там высоко надежно охраняет покой своего любимого города.
