На сцене Театра Елисейских Полей выступали молодые музыканты. Среди участников был Сергей Накаряков, который ответил на вопросы корреспондентов газеты «Век».
Серегей Накаряков – русский трубач-виртуоз из Нижнего Новгорода, еще в детстве эмигрировал со своими родителями и сейчас живет в Париже. Музыкой он начал заниматься в раннем детстве, а в начале 90-х на фестивале имени Иво Погорелича в Бад-Ворисхофене имел оглушительный успех. Накаряков участвовал во многих престижных европейских фестивалях, проходивших в Кольмаре (фестиваль Владимира Спивакова), Ментоне, Зальцбурге, Монтро, Люцерне, Страсбурге, Каннах и других городах.
Ежегодно музыкант по нескольку недель гастролирует по Японии и становится частым гостем Северной Америки и Канады. Пресса называет его «Паганини трубы». В беседе с корреспондентами «Века» Сергей рассказал о своей концертной жизни за рубежом и в России, а также о том, почему он так редко приезжает с концертами на родину, чем лично ему интересен проект «Крещендо» и почему он живет в предместье Парижа?
«Век»: Расскажите о вашей программе, которую вы будете исполнять на фестивале «Crescendo».
- В первых числах декабря телеканал «Культура» показал «Вариации на тему Рококо» П. И. Чайковского в переложении для флюгельгорна, прозвучавшие в моем исполнении. В оригинале, как известно, это сочинение написано для виолончели, а мой отец сделал вариант для духового инструмента. Мне кажется «Вариации» - одно из наиболее удачных его переложений, ведь звук флюгельгорна наиболее близок к тембру, голосу виолончели. В тоже время в нем появляются новые краски, новые нюансы, которые слушатели раньше не встречали. Мне очень нравится выступать с маэстро Темиркановым и с его оркестром. Это великая для меня радость. В этом, наверное, и заключается счастье музыканта.
«Век»: Чем для вас привлекателен этот инструмент?
- С одной стороны, флюгельгорн очень похож на трубу. С другой стороны, этот инструмент, раз он обладает своим особым названием, имеет и свою специфику. Широкой публике он больше знаком по джазовой музыке. В классическом же репертуаре он обычно звучит в оркестре. Развернутые произведения для этого инструмента я не встречал. Получается, что в таком объеме в сольной практике использую его только я.
«Век»: Вам не хватает трубы?
- Нет (смеется). Как-то я побывал на фабрике, изготавливающей духовые инструменты, и увидел флюгельгорн. Мне захотелось сыграть на нем несколько звуков. Я сразу же влюбился в тембр этого инструмента. Для меня в инструменте очень важен его тембр, это как индивидуальный голос. Звучание флюгельгорна очень мягкое, но в тоже время бархатистое и глубокое. Это что-то между тромбоном, валторной и трубой.
«Век»: Главной целью фестиваля является демонстрация достижений русской исполнительской школы. А ваше выступление для парижской публики – это концерт русского или все-таки европейского музыканта? Ведь вы живете постоянно за рубежом.
- Хороший вопрос. Действительно, у меня двойное гражданство - русское и израильское. Очень часто, к сожалению, любят на афишах писать, что я француз. Кстати, это обычно со мной происходит именно в России. Организаторам кажется, что такой имидж лучше продается. Но, думаю, во Франции меня подобным образом представлять не будут. Зачем? Мало кто знает, что я живу в предместье Парижа. Обычно обо мне говорят, что я российский музыкант, живущий за рубежом. И это правда. Начало моей музыкальной деятельности проходило в России, я вырос там и корни мои именно в России.
«Век»: И все-таки, какой имидж музыканта лучше продается – русского или европейца?
- Очень сложно ответить на этот вопрос в отношении карьеры трубача. Принято считать, что престиж французской или американской школ игры на трубе гораздо выше, чем российской. Хотя, на мой взгляд, говорить об единой национальной школе невозможно, поскольку каждый педагог имеет свое представление об этом инструменте и учит играть на трубе по-своему. Это слишком индивидуально, чтобы заключать музыкальное мастерство в какие-то узкие рамки. Так и возникают стереотипы, которые мешают развиваться искусству дальше. Мне кажется это неправильным.
«Век»: Ваша судьба музыканта – уникальна. Вы не заканчивали ни одного музыкального учебного заведения. Почему?
- Дело в том, что когда я учился в музыкальной школе, я уже начал активно ездить с концертами по стране. Наверное, лет с 11–12. Поэтому совмещать с учебой такой график было очень сложно. Я пропускал занятия, как в музыкальной, так и в общеобразовательной школах. Родители приняли решение, и мы взяли академический отпуск. Дальше я частным образом занимался сольфеджио, трубой и учил английский язык. Ни математики, ни других предметов у меня уже не было. Если честно, то нехватка информации в области, например, химии меня не очень смущает (смеется).
«Век»: Почему ваша семья эмигрировала из России?
- Дело в том, что мы жили в закрытом городе – Горьком. Тогда было очень сложно пройти через все бюрократические препятствия, чтобы выступать за рубежом. А к тому времени у меня уже было много приглашений, но очень часто поездки срывались. Из России в Израиль мы уехали в 1992 году. За рубежом у меня появилась возможность беспрепятственно ездить с концертами по всему миру и мой концертный график стал еще более напряженным. В 1993 году по приглашению Мстислава Леопольдовича Ростроповича я поступил в Парижскую консерваторию, но ее я тоже не закончил.
«Век»: Вам не понравился там уровень образования?
- Мои ожидания не совпали с действительностью. На тот момент меня очень интересовал такой инструмент, как труба-пикколо. В консерваторской программе он был не предусмотрен. После этого мне было не интересно учиться. Хотя у меня не было желания не заканчивать консерваторию. Просто в день последнего выпускного экзамена по специальности у меня был назначен по контракту концерт. Я не мог разорваться и быть сразу в двух местах одновременно. Для меня оказалось важнее сыграть сольный концерт.
«Век»: Пройдя путь самостоятельного, домашнего обучения, как вы сейчас относитесь к официальной системе образования?
- С уважением. Я сам сейчас преподаю, но не в одном каком-то заведении. Мне интересна система мастер-классов. Есть возможность ездить по всему миру, узнавать новых молодых исполнителей. Но мне не хотелось бы становится частью какой-то системы, которая ставит ограничения личной свободе музыканта. Я не хочу ни от кого зависеть. К сожалению, в консерваториях существуют стандартные образовательные программы, в которых изначально заложены неприемлемые для меня стереотипы. Это относится, например, к тому образу трубы, который традиционно всем внушается. Я с этим не согласен. 99% педагогов готовят музыкантов для оркестров. Поэтому существуют определенные традиции в том, какой должен быть звук трубы. Это только яркий, звонкий, громкий инструмент – и все. Манера игры, репертуар, музыкальные ценности выстраиваются в связи с этими представлениями. Мне же кажется, что труба – инструмент очень богатый, он заслуживает другого отношения. Мне повезло, что с детства со мной занимался папа, который сам по профессии не трубач, а пианист. Он смог мне привить иное отношение к этому инструменту, что уберегло меня от существующих стереотипов. Мне кажется, что тембр трубы может приближаться к звучаниям человеческого голоса, виолончели и многих других духовых инструментов.
«Век»: Почему возникают эти стереотипы?
- Я думаю здесь проблема в том, что существует инерция мышления и восприятия. Сами педагоги может и могут играть по-другому, но они об этом просто не знают… Дело в том, что трубачи просто не знают своего настоящего потенциала и довольствуются тем, что принято и традиционно. Поэтому для каждого музыканта очень важно перешагнуть через эту черту, подняться выше уже существующей, достигнутой планки.
