Валентин Красногоров: 
«Я всю жизнь писал то, что интересует меня, а не продюсеров»

Валентин Красногоров – один из немногих драматургов, который много писал как в советские годы, так и активно продолжает работать сегодня. Его пьесы очень разные и по жанру, и по тематике, и по количеству в них персонажей.

К выходу на экраны страны сейчас готовится новый полнометражный художественный фильм, снятый по его сценарию.

- Валентин Самуилович, как так происходит, что людей посещает муза? Кого она выбирает в первую очередь? Как случилось, что вы, химик-технолог по образованию, доктор технических наук, стали драматургом?

- Да, я закончил Таллиннский политехнический институт по специальности «химическая технология топлива», всю жизнь этим занимался. Количественный итог этой деятельности – две диссертации, докторская степень, несколько книг, около сотни публикаций в научных журналах России, США, Англии, Германии, десяток патентов.

Реклама на веке

Не знаю, что мне ближе по природе – гуманитарные или точные науки. С одной стороны, я доктор технических наук и занимался химической технологией с интересом. Я люблю логику, порядок и ясность в мышлении. Невнятность мысли, «взгляд и нечто» меня раздражают. Люблю распланировать и организовать свое время. Люблю точность в сроках и обещаниях.

С другой стороны, люблю литературу, историю, музыку, литературоведение, искусство, природу. Все это – признаки гуманитарного склада души.

Я родился в Ленинграде, в семье инженера и учительницы. Когда мне не было еще семи лет, началась война, которая принесла лет двенадцать ужасного голода, нищеты и кочевья. В школьные годы я прочитал, кроме учебников, всего две книги, случайно оказавшиеся дома - сборник африканских сказок «Как братец кролик победил льва» и «Жизнь животных» Брэма. До семнадцати лет я жил по маленьким поселкам, ни разу не был в театре, в музее, на выставке, на симфоническом концерте. Телевидения тогда еще не было, да и радио было не в каждом доме. Можно представить, какой у меня был кругозор. Но зато я прошел школу жизни, которая закалила меня на все последующие годы.

Поступив в институт и почему-то осознав, что я абсолютный невежда, педантично (это в шестнадцать-то лет) наметил себе план работы над собой и стал его осуществлять. Рядом с общежитием, в десяти метрах от него, напротив Таллиннского Домского собора в бывшем здании Рыцарского собрания располагалась Публичная библиотека. Вот там-то я и проводил все вечера. Время от времени я выскакивал из нее в своей летней курточке (пальто у меня появилось только на третьем курсе) и бежал по морозу в общежитие, ел там свой неизменный серый батон с баклажанной икрой и возвращался к книгам.

В читальном зале царила благородная тишина. И я прочитал там многие сотни книг классических авторов, от античных до современных классиков - русских, европейских, восточных. Я постоянно ходил на симфонические концерты и на оперные спектакли.

Пять студенческих лет сделали меня человеком. Интересно, что мною не руководили никакие практические мотивы: например, читать, чтобы потом блистать перед кем-то и выделяться. Наоборот, я знал, что меня за это считают немножко чудаком, и скорее скрывал свои занятия, чем выставлял их напоказ.

Не собирался я делать и писательскую или театральную карьеру, мне и в голову это не приходило. Я просто чувствовал, что мне это нужно для души. Но при этом я не был книжным червем. Мне нравилось находиться в студенческих компаниях, занимался спортом, любил подолгу бродить по городу.

Продолжал образовывать себя и после окончания института: изучил восемь иностранных языков, ходил в театры, музеи, на выставки, прочитал огромное количество книг по искусству. Знание языков чрезвычайно расширило мой кругозор, и я рад тому, что взялся в молодости за их изучение, хотя поначалу это выглядело ненужным хобби.

В Ленинграде я в течение 30 лет почти ежедневно работал в Публичке, (ныне Российская национальная библиотека), и там практически весь мир стал для меня открытой книгой. Французские романы, американские научные журналы, немецкие трактаты, итальянские альбомы по искусству - все стало мне доступным.

Так постепенно я стал тем, что я есть теперь.

- Сколько пьес вы написали, сколько постановок на вашем счету?

- Английский писатель Сомерсет Моэм в свое время издал замечательную книгу: «Summing up» - «Подведение итогов». Совсем недавно решил подвести какой-то итог и я. Конечно, не стал состязаться с Моэмом, а ограничился сухой статистикой.

На ноябрь 2022 года результаты моей работы в литературе таковы: свыше 50 многоактных пьес и свыше 30 одноактных. Они переведены на многие языки, поставлены во многих странах, общее число постановок превышает 1300. Кроме того, написаны повести, рассказы, киносценарии, часть из них экранизирована, множество статей о драме и театре.

И, наконец, изданы сборники пьес, научно-художественные книги, две книги по теории драмы: «Четыре стены и одна страсть», которую очень высоко оценил великий режиссер Георгий Товстоногов, и «Основы драматургии. Теория, техника и практика драмы».

Эти книги я ценю не меньше, чем любую мою пьесу.

- Что каждый раз заставляет вас садиться за написание новой пьесы?

- Желание освободиться от бесчисленных замыслов, роящихся в голове. Желание провести эксперимент, решить очередную художественную задачу и получить от этого удовольствие.

Еще в школе я полюбил играть в шахматы, за полтора года дошел до уровня кандидата в мастера. Возможно, шахматы помогают развить драматургическое мышление. Конечно, драматургия – это не только интересная интеллектуальная игра, но и самовыражение, необходимость осознать что-то важное и для себя, и для всех, попытка создать свой мир и рассказать о нем остальным.

- И как, все-таки, получилось, что вы, серьезный ученый, начали писать пьесы?

- Однажды я решил написать пьесу – теперь даже не помню, о чем. Написав примерно половину, я набрался наглости принести эту половину в Ленинградский Театр Комедии, которым руководил тогда великий Николай Павлович Акимов. Встреча состоялась. Она была очень короткой и единственной. Акимов сказал примерно следующее: «Эта пьеса плоха, да еще и не закончена. Но у вас есть талант. Пишите». Насчет таланта я не был уверен, но что пьеса абсолютно беспомощна, видел и я сам. Дописывать не стал, но прочитал несколько книг о драме. Потом целиком ушел в научную работу и о литературе забыл.

Но спустя несколько лет я вдруг снова взялся за перо. За три недели пьеса «Настоящий мужчина» была закончена. Материал для нее я черпал, как акын, из окружающей действительности – что вижу, то и пою, так обычно пишут все начинающие авторы. Жизнь научных коллективов я знал прекрасно, и сатирическая комедия писалась легко и весело. Я решился отнести пьесу в театры – в один, другой, третий. Никто не хотел читать пьесу какого-то химика.

Я уже забыл об этой пьесе, но однажды весной 1976 года, проходя по площади Восстания у Московского вокзала, я вдруг с удивлением увидел во всю длину стометрового забора - стоящая там гостиница была на ремонте и огорожена - огромный транспарант: «Скоро! В Театре на Литейном премьера комедии В. Красногорова «Настоящий мужчина».

Оказывается, руководитель этого театра Яков Хамармер семь лет пробивал мою пьесу через заслоны восьмиступенчатой цензуры. «Настоящий мужчина» сразу стал любимым спектаклем театра и игрался при аншлагах свыше 500 раз в течение девяти лет. В других городах России пьеса была почти повсеместно запрещена, но зато она с большим успехом была поставлена в Польше.

Так я стал «признанным драматургом». Я всю жизнь писал то, что интересует меня, а не продюсеров, которым кажется, что они знают, что интересует рынок. Может, поэтому, раз попав на сцену, мои пьесы не сходят с репертуара...

Фото из личного архива.

Реклама на веке
Ни дня без взрывов: продюсер Сергей Щеглов рассказал, как снимали фильм Евгения Пригожина «Лучшие в аду» «На американском фронте без перемен»: для России мало что изменится по итогам промежуточных выборов в США